свое проверенное в боях войско граф Анжуйский. К нему тотчас присоединятся другие бароны, которые побоятся, что я тоже в любой момент смогу отобрать их графства и передать кому-нибудь другому. Поэтому им будет выгоднее заранее разбить меня, нежели ждать с моей стороны подвоха и ущемления своих вассальных прав.
– Хорошо, может, я не то сказала, что нужно, но все равно придерживаюсь твердого мнения, чтобы ты начал укреплять границы королевства. Да так, чтобы они оказались не по зубам Вильгельму Нормандскому. Тем самым ты укрепишь и свои отношения с вассалами, которые воспримут твои дела как защиту и их самих. Ведь из моих уст не прозвучит ничего нового, если я скажу, что на них держится благополучие Королевства франков.
Генрих слушал свою супругу, но взгляд его постоянно опускался на ее несколько увеличившийся живот, и непреодолимое желание оставить сыну в наследство как можно больше территорий захватило все его мысли. Безумные идеи и планы рвали на части его сознание.
Рано утром, недовольный разговором с супругой, он ускакал в Бургундию к Роберту, от которого в последние годы получал явно выраженную поддержку. Король ничего не сказал Анне, так как она недолюбливала герцога Бургундского за его жестокий нрав. Да и ее советы не пришлись ему по душе. Вот брат одобрит его неуёмное желание захватить земли Нормандии и заставить этого молодого выскочку склонить перед ним голову в полном повиновении.
Анна, узнав, что супруг отправился в Бургундию, поняла, что он не внял ее словам. Его душа рыцаря, проводившего большую часть своего времени в седле и с мечом наперевес, жаждала битв. Ей была неприемлема мысль об уступках. Ожидание и терпение – это было не о Генрихе. Он часто срывался с места, не продумав до конца свой военный поход, в а итоге терпел поражения, прослыв королем, которого обходила удача.
Понимая, что она ничем и никак не может повлиять на ситуацию, Анна вновь принялась менять привычки придворной знати.
В один из дней во дворец прибыли киевские купцы, о чем сообщили Анне, и привезли ей папирус и подарок от отца. Приказав их накормить, она нетерпеливо сломала печать и принялась за чтение:
«+ От великого князя Ярослава к дочери Анне. Ясочка моя голубоглазая, тоскливо без тебя стало в княжеских покоях. Тоскую я и по твоей матери, умнейшей и достойнейшей супруге. Я так любил её, что ничего не мог сделать против ее воли. Но она, к горю моему, быстро покинула меня. Теперь и я что-то стал прихварывать. Наверное, к ней готовлюсь. Большей частью живу в Вышгородском детинце. На Руси пока мир. Печенеги не досаждают. Князья строптивость не проявляют. Владимир в Новгороде достраивает собор святой Софии. Стал чего-то часто думать о тебе, моя младшенькая. Передавай мне весточки от себя через киевских купцов. Храни тебя Господь в чужом краю, дитя моё».
Слезы капнули на пергамент, размыв несколько отчих слов, обращенных к ней с далекого Вышгорода. И так защемило в тоске сердце, что Анна даже
