это произошло?
Саша несколько минут молчал, и Гарриет поняла, что пережитое было настолько несовместимо с его прирожденной невинностью, что ему тяжело было возвращаться к этому опыту.
– Расскажи мне, – сказала она настойчиво.
– Ну… Сами понимаете, как тут всё устроено, – сказал Саша как бы буднично. – Если что-то случается, сразу говорят, что виноваты евреи. В армии было то же самое. Они винили евреев в потере Бессарабии. Говорили, что мы вызвали русских из-за новых законов против нас. Как будто они бы откликнулись! Это всё глупости, конечно.
Он коротко хохотнул и взглянул на нее, и эта неловкая попытка продемонстрировать умудренность опытом еще раз напомнила ей, как он на самом деле молод.
– Они плохо с тобой обращались? – спросила она.
– Не очень-то. Некоторые были приличными людьми. Тяжело было всем, кого мобилизовали. Бараки кишели клопами. Поначалу меня так искусали, что казалось, будто у меня корь. И кормили только маисом или фасолью, да и того доставалось мало. Деньги на еду были, но офицеры всё забирали.
– Ты поэтому сбежал?
– Нет.
Он снова взял уголь и начал подчернять линии эскиза, который уже плохо был виден в меркнущем свете.
– Из-за Марковича.
– Того, который умер? Что с ним случилось?
– Когда нас выслали из Бессарабии, мы ехали в поезде, и он ушел дальше по коридору и не вернулся. Я всех спрашивал, но все говорили, что не видели его. Пока мы ждали в Черновцах – мы три дня жили на платформе, потому что не было поездов, – сказали, что на путях нашли тело, наполовину съеденное волками. Один из солдат сказал мне: слышал, мол, что случилось с твоим другом Марковичем? Это его тело. Постерегись, ты же тоже еврей. Тогда я понял, что его сбросили с поезда. Мне стало страшно. Со мной могло случиться то же самое. Ночью, когда все заснули, я убежал по путям и забрался в товарный поезд. Он привез меня в Бухарест.
Пока они говорили, с площади донесся тонкий и ясный сигнал отбоя. Облака растаяли, обнажив бирюзовое небо, на котором начали проявляться звезды. Площадь освещали не только лампы, но и отблески этого неба, словно отраженного в водной глади.
Гарриет решила, что Саше на сегодня довольно вопросов. К тому же Гай должен был скоро вернуться. Она слезла с парапета и произнесла:
– Мне пора, но я приду еще.
Перед уходом она вручила Саше газету.
– Здесь говорится, что суд над твоим отцом начнется четырнадцатого августа. Чем быстрее это всё кончится, тем лучше. Может быть, его вообще оправдают.
Читать в сумерках было невозможно. Саша взял газету и сказал: «Конечно», но было ясно, что соглашается он только из вежливости. Они оба прекрасно понимали, что Дракера осудят, чтобы изъять его состояние в пользу короны. Что толку было надеяться на оправдание?
Гарриет пошла к лестнице, а Саша вернулся в свою хижину. Обернувшись, она увидела, что он уже зажег свечу и, стоя на коленях, склонился над расстеленной на полу газетой.
7
