погружались в воду. Когда это случалось, он медленно моргал, уже ничего не видя. Время от времени сознание покидало его, но когда в нос попадала вода, он фыркал и поднимал голову. Потом боль усиливалась, и Марк снова нырял. Испытание стало для каждого битвой с собой, а не состязанием друг с другом. Мальчики давно уже не разговаривали. Они знали, что будут стоять здесь, пока Рений не придет и не скажет им выходить.
Вечерело, и они поняли, что выйти сами уже не смогут. Даже если бы Рений явился с поздравлениями прямо сейчас, ему пришлось бы вытаскивать их и при этом – если боги и впрямь видят все – вымокнуть и испачкаться.
Марк то проваливался в забытье, то возвращался, сознавая, что неведомо каким образом уходил туда, где нет холода и тьмы. В какой-то момент он вдруг понял, что может и умереть здесь.
В одно из таких погружений Марк ощутил вдруг тепло и услышал дружелюбное потрескивание костра. Стоящий возле костра старик ногой подтолкнул в огонь тлеющую деревяшку и улыбнулся разлетевшимся искрам. Потом повернулся и увидел мальчика, бледного, дрожащего от холода, растерянного.
– Подойди к костру, мальчик, не бойся, я тебя не трону.
Лицо старика покрывала сеть морщин и въевшаяся грязь – свидетельство забот и многолетних трудов. Изрезанное шрамами лицо напоминало заштопанную суму. На руках, когда он двигал опухшими в суставах пальцами, шевелились веревки вен. Он мог быть странником – в ветхой с заплатами одежде и с темно-красной тряпкой на шее.
– И что это у нас здесь? Рыбеха ильная! Редкость для здешних краев. Но одному хватит. Можешь отрезать ногу, тогда поедим оба. А кровь я остановлю – кое-что умею.
Густые лохматые брови поползли вверх, – похоже, мысль показалась ему интересной. Глаза заблестели, губы растянулись, обнажив десны, мягкие, влажные и сморщенные. Старик похлопал себя по одежде, и его движения повторила тень, запрыгавшая на темно-желтых, освещенных только пламенем костра стенах.
– Постой, мальчик, у меня тут где-то нож с зубьями для тебя…
Грубая, как камень, рука накрыла его лицо. Рука, ставшая вдруг больше, чем полагается быть человеческой руке. Теплое дыхание коснулось его уха, и он ощутил отвратительную вонь гниющих зубов.
Марк вырвался из забытья, задыхаясь в рвотных судорогах. В животе было пусто, и уже встала луна. Гай все еще был рядом, его лицо белело над черной стеклянной гладью воды, и голова то исчезала во тьме, то выныривала.
Хватит. Если выбирать между отступлением и смертью, то он предпочитает первое – и плевать на последствия. Тактически решение верное. Иногда лучше отступить, собрать и перегруппировать силы. Вот чему хотел их научить старик. Хотел, чтобы они отступили. Скорее всего, он где-то поблизости, ждет, когда же они усвоят этот самый важный урок.
Марк не помнил свой сон – только страх перед удушьем, который не отпускал. Тело как будто утратило привычную форму и просто висело, как разбухшее в воде бревно. Он превратился в какую-то мягкую придонную рыбину, а когда собрался с силами,
