вперёд разгоряченный Богдан.
Смеется красавица:
– Здорово вы это за меня решили.
Смеётся, а сама на Богдана поглядывает.
«Хорош парнишка: высокий, плечи широченные, губы, словно вишни спелые, руки сильные. Шея белая, на щеках румянец играет… А что, если… его попросить у Микулы? Отдаст ли?».
Возвратились мужики по домам. Рассказывают. А бабам интересно.
Стали они по одной ходить, смотреть на пришлую красавицу. Девчонки стайками, жёны с гостинцами. Тут уж и старухи не выдержали…
Девушки, краснея, болтали, что в избушке красивый парень поселился. Бабы постарше, что зрелый муж. Третьи, такие как бабка Гаврилы, старуха Аглая, пряча глаза и вовсе крестясь, убежала из избушки со страху, под гогот нагловатых парней:
– Что, бабуся, краса глаза жжет?
– Белая пришла! Ве́щица пришла, – шептала Аглая под нос. А возвратившись домой, голосом дрожащим сына поучать стала:
– Уходи, сынок, из деревни. Собирай жену, деток и уходи. Это Смерть в деревню пришла!
– Да ну тебя, мама… как такая красавица может смертию быть? Смерть – она ж старуха с косой…
– Э, нет… По крылечку она молодухой идёт, по новым сеням – красно-девицей. Пред другими, то волхвом, то удалым добрым молодцем: лик её меняется для того, кто на неё посмотрит.
Испугался Гаврила и на следующий же день с телегой добра ушёл к тёще в соседнюю деревню.
Вслед за ним и другие бабками наученные, по-тихому, никому ничего не сказывая, покинули деревню в предрассветные часы. А слухи о красавице всё кругами вокруг Микулы ходили…
– Может, и мне сходить на красавицу посмотреть? – спросила мужа Акулина. Доселе он её не пускал, и она томилась в неведении. Много ли в деревне новостей да развлечений? А тут вся деревня на ушах по этой девице…
– Мам, там же не девица, там юноша… а ладный какой… – зарумянилась Глаша.
– Могёт, там целое семейство поселилось? – предположила Акулина. Уж больно разброд в деревенских большой: и парень, и девушка, и богатырь – кого только там не видели.
– Не ходи. Что-то мне ента странная семейка не нравится, – Микула присел на лавку. – Богдашка-то где?
– Торчит там денно и нощно! Уведёт его… старуха с косой… – ворчала себе под нос бабушка у печки, мать Акулины.
– Бабуль! Там же парень молодой. Сказываю… Таких красавцев я в нашей деревне и не видывала! Коли не женатый… сосватай меня, батенька! Сходи! – умоляла его Глаша, кидаясь с мольбой прямо под ноги. Но Микула сидел мрачен, как ноябрьская туча. Чуял он неладное. Особенно после слов старой бабушки. А то, что Богдашка младшенький его у той крали лапти протирает, ещё больше взволновало. Накинув плащ из крапивы, ступил Микула за порог, но на полпути остановился. Снял его, повесил на забор и лишь тогда уверенно дальше зашагал.
А уже вечерело… ветер поднялся, вороны кричат, собаки всполошились,
