В середине его, на одном из островов, помещался богатый вик Бьёрко, а если идти от Бьёрко на восток, то через пару дней, после пространства бесчисленных шхер, то есть просто «скал», начиналось Восточное море[19]. По берегам Озера на каменистых возвышенностях в изобилии росли ели, дубы, березы; в заливах, где под сенью ивовых ветвей летом цвели кувшинки, гнездились гуси, утки, лебеди. В теплую пору в изобилии цвел шиповник, покрывая нежным румянцем серые и бурые скалы. На берегах и островах жило множество людей – часто встречались усадьбы и хутора. На невысоких, покрытых лугами и рощами островках паслись козы и овцы, которых вывозили туда из усадеб на все лето и дважды в день женщины отправлялись к ним на лодке – доить. По синей воде сновали рыбацкие челны. Но до теплой поры еще было далеко, и сейчас Хольти, проезжая вдоль неровных берегов, видел белесый старый лед меж камней, который постепенно истончался, чтобы дать место свинцово-серой воде.
К вечеру Хольти прибыл к усадьбе, хорошо ему известной, носившей название Дубравная Горка. В молодых и зрелых годах Бьёрн конунг несколько раз в год посещал ее сам: тогда говорили, что здесь живет его кормилица, старая Унн. Лет двадцать назад она умерла, и с тех пор Бьёрн посылал подарки ее дочери Трудхильд, своей молочной сестре. Кое-что не вязалось: Трудхильд, хозяйке усадьбы, на самом деле было за шестьдесят; возраст почтенный, мало кому удается до такого дожить, но она не могла быть молочной сестрой конунга, который старше ее лет на двенадцать. Впрочем, едва ли кто знал в точности ее годы, да и годы конунга. Кто станет совать нос в такие дела? Даже если кто и думал, будто Бьёрна некогда связывала с Трудхильд любовная страсть, подозревать в ней седых стариков было глупо, да и обязанность отвозить подарки он давно передал Хольти.
За давностью лет во всей стране нашлось бы очень мало людей, понимавших истинную природу связи Бьёрна конунга с женщинами из Дубравной Горки. А те – давно покойные сплетники сорокалетней давности, – очень удивились бы, если бы узнали, что Бьёрн конунг ни разу не видел лица Трудхильд…
Солнце садилось; серые плоские облака полосами лежали на светло-желтом небе, подсвеченные густым ягодным цветом. Эти же облака в точности отражались в спокойной воде озера, и оттого казалось, что ближний плоский остров – лишь тонкая полоска растительности, вдруг выросшая посередине сплошного желто-серо-багряного пространства неба.
Хольти въехал в ворота, но на него не обратили внимания, пока он не спешился у крыльца большого дома. Возле двери стояла крепкая девушка лет двадцати, в простом платье из светло-серой шерсти, в бурой накидке.
– Привет и здоровья тебе, госпожа Ингвёр! – Хольти отвесил ей почтительный поклон. – Стоишь ждешь, пока там наверху, – он показал на небо, – кое-кто выйдет оглядеть землю? Тебя-то он сразу приметит: лицо твое сияет, будто солнце.
Он намекал на многочисленные веснушки, от лба до подбородка усеявшие круглое лицо девушки. Не считая этого недостатка, она была весьма миловидна – с немного вздернутым носом, красиво изломленными на внешнем
Восточным у древних скандинавов называлось Балтийское море.
