на крыльях в дальнем сем пределе.[58]34. Смотри, как он вознес их к небесам!
Как режет воздух махом крыл нетленных!
Им не седеть, как вашим волосам!
37. Приблизясь к нам от граней отдаленных.
Пернатый Божий лучезарней стал,
Так что я глаз, сияньем ослепленных,
40. Не мог поднять. И к брегу он пристал
С ладьей столь быстрой, легкой, что нимало
Кристалл волны ее не поглощал.[59]
43. Стоял небесный кормчий у причала;
В лице читалась благодать сама,
В ладье ж сто душ и боле восседало.
46. In exitù Israel от ярма[60]
Египтян злых! все пели стройным хором.
И все, что писано в стихах псалма.
49. Их осенил крестом он с светлым взором;[61]
Затем все вышли на берег, a он,
Как прилетел, так скрылся в беге скором.
52. Сонм пришлецов был местностью смущен;
Очами вкруг искал он, где дорога,
Как тот, кто чем-то новым удивлен.
55. Со всех сторон из Солнцева чертога
Струился день и тучей метких стрел
Со средины неба гнал уж Козерога.[62]
58. И новый сонм, как скоро нас узрел,
Поднявши взор, сказал нам: Укажите:
Коль можете, путь в горний тот предел.[63]
61. На что Виргилий: – Может быть, вы мните,
Что край знаком нам? Уверяю вас, —
В нас путников себе подобных зрите.[64]
64. Сюда привел пред вами лишь за час
Нас путь иной, столь пагубный и лютый,[65]
Что в гору лезть – теперь игра для нас.
67. По моему дыханью в те минуты[66]
Заметивши, что я еще живой,
Весь сонм теней вдруг побледнел от смуты.
70. И как к гонцу с оливой вестовой
Народ теснится, чтоб услышать вести,
Топча один другого в давке той:[67]
73. Блаженные так духи те все вместе
Уставили свой взор мне прямо в лик,
Почти забыв о времени и месте.
76. Один из них ко мне всех больше ник.
Обнять меня так пламенно желая,
Что сделать то ж он и меня подвиг.
79. О, видная лишь взором тень пустая!
Три раза к ней я руки простирал,
К себе на грудь их трижды возвращая.
82. От дива лик мой? видно, бледен стал,
Затем что тень с улыбкой отступила,
A я, гонясь, за нею поспешал;[68]
85. Спокойней будь! – мне кротко возразила,
Тогда, узнав ее, я стал молить,
Чтоб не спеша со мной поговорила.
88. И дух в ответ: – Как я привык любить
Тебя, быв в теле, так люблю без тела.
И я стою. Тебе ж зачем здесь быть?
91. – Казелла мой! чтоб вновь достичь предела,[69]
Где я живу, – иду на эту круть;
Где ж ты, – сказал я, – медлил так, Казелла?[70]
94. А он на то: – Его
«Крылья искони служат символом небесного и божественного». Каннегиссер.
Весьма знаменательно то, что здесь челн, хотя и касается земной воды, но в нее не погружается, в противоположность челну Харонову, почему Харон и намекает Данте (Ада III, 93) на этот челн. Сличи также Ада VIII, 19 и след.
В подлиннике: «In exitu Israel de Egitto» (вместо Egypto, для рифмы); здесь удержана лишь половина латинского стиха. «Это начало 113 псалма, написанного в воспоминание освобождения израильского народа от Фараона и работ египетских. В католических церквах он пелся по воскресеньям в конце вечерни, a также в древности священниками при выносе покойника в церковь». Скартаццини. – «Этот псалом Данте в письме своем к Кану Великому приводит в пример того, как может нечто иметь в одно время и буквальный и аллегорический смысл: «Si literam solam inspiciamus, signiflcatur nobis exitus flliorum Israel de Aegypto, tempore Moysis; si allegoriam, nobis signiflcatur nostra redemptio facta per Christum; si moralem sensum, signiflcatur nobis conversio animae de luctu et miseria peccati ad statum gratiae; si anagogicum, signiflcatur exitus animae sanctae ab hqjus corruptionis servitute ad aeternae gloriae libertatem». Ep. Kani Gr. de Se. § 7, по цитате Скартаццини. Отсюда видно, как уместно применен поэтом этот псалом к душам, которые, освободившись от рабства греховного на земле, стремятся теперь к духовной свободе. По Клименту Александрийскому (Strom. 1,208), Египет на аллегорическом языке библейских толкователей прямо означает земной мир.
«Вернейший путь к нравственной свободе есть вера во Христа и Христово нравственное учение: осеняя крестным знамением, ангел поручает души этим руководителям». Штрекфусс.
Солнце изображается тут как бог Аполлон, вооруженный луком и стрелами. Стихи здесь обозначают, что солнце уже значительно поднялось над горизонтом: при самом восхождении его в знаке Овна (в это время года) знак Козерога находится на полдне; a так как он отстоит от Овна на 90°, то с поднятием солнца знак Козерога должен уже отойти от меридиана и склоняться к закату. По расчислению астрономов (Ponta, Orolog; dantesco № 6, также Lanci: degli ordinamenti ond' ebbe conteste Dante Alighieri la II e III Cantica, ecc. Roma 1856), солнце уже полчаса как поднялось над горизонтом; большинство, впрочем, принимают около двух часов. – Сличи у Камерини.
«Во второй песне Ада мы видели, что поэт с великим колебанием и сомневаясь в самом себе решается на убеждения Виргилия предпринять роковое странствование. Точно такую же нерешительность обнаруживают теперь только что прибывшие души при новости состояния, в коем они находятся». Штрекфусс.
«Виргилий не знает ни о чем, что было раскрыто Христом, a потому здесь является скорее руководящим соучеником Данте, чем его учителем; здесь о многом более возвышенном он сам должен спрашивать других. Уже в Аду он не знает о существовании обвала моста в шестом рве (Ада XXI, ст. 106 и след.), также при виде Каиафы приходить в изумление (Ада XXIII, ст. 124)». Копиш.
В подлиннике: Per altra via, che fu si aspra e forte, т. е. чрез темный лес и ад; a в ст. 52 в подлиннике употреблено выражение selvaggia. «Все три эпитета: selvaggia, aspra и forte, употребленные в Аду I, ст. 5 для обозначения темного леса, не без значения употреблены здесь вторично». Копиш.
«Здесь при свете дня души тотчас могли заметить, что Данте еще дышит, что среди адской мглы не тотчас было заметно». Ноттер. Сличи Ада XXIII, прим. к 88 ст.
Как в древности, так и во времена Данте, было в обычае отправлять послов, просящих о мире, с ветвью оливы в руках. «Те, кого посылали просить мира или кто хотел, чтобы их приняли как друзей, носили в руках ветку оливы; также и те, которые приносили весть о победе, возвещали издали об этом оливой». Веттори. Впрочем Данте здесь подражает Виргилию. Virg, Aen. 1. VIII, v. 114, 115:
O природе теней по смерти, по учению Данте, мы будем подробно говорить ниже (Чистилища XXV, ст. 94). Сличи Ада IV, ст. 34 и VI, ст. 36.
«Знаменитый флорентийский певец и хороший собеседник («vir affabilis et curialis», говорит Бенвенуто да Имола) во времена Данте; он был, как кажется, другом, a может быть и учителем Данте в музыке. Кресчинбини в своей «Storia della volgare poesia» говорить, что он нашел в Ватикане на одном сонете Леммо да Пистойа, поэта, жившего около 1300 г… надпись: «Lemmo da Pjstoja e Casella diede il suono» (положено на музыку)». Филалет.
Из этого вопроса следует заключить, что Казелла умер уже довольно давно, во всяком случае ранее объявленного в 1300 r. папой Бонифацием VIII юбилейного года. Данте поэтому и спрашивает, почему он только теперь прибыл в чистилище на ладье ангела, т. е. в начале весны (начало странствования Данте), следовательно, спустя три месяца после объявления юбилея, считая напрасно потерянным время, протекшее между смертью и вступлением в чистилище. «Поэт, как кажется, имел здесь в виду Виирилиева Палинура, которого Эней встречает по эту сторону Стикса. Харон отказывается перевезти через Стксг тень Палинура на том основании, что труп его еще не погребен. Подражая здесь Виргилию, Данте, однако ж, не объясняет, почему ангел не принял ранее в свой челн душу Казеллы». К. Витте.
