к стоит, рукой машет, мол, выйди, на улицу, выйди! В бороде звездочки поблескивают. Кафтан отливает то голубым, то зеленым, то красным.
«Что за чудесник?» – женщина перекрестилась – старичок не исчез. Заглянула за занавеску – проверить, спят ли дочки на лежанке; накинула на голову пуховый платок, надела полушубок, прошла в сенцы и отворила дверь. На крылечке лежал сверток. Женщина взяла его, приподняла край тряпья и ахнула:
– Дитя! – она прижала младенца к себе и огляделась: – Кто здесь?
Никто не ответил. Только слышно было, как завывал в печной трубе ветер и потрескивал в верхушках деревьев мороз. Во все глаза вглядывалась она в темноту, но поблизости не было ни души. Еще крепче прижала к себе ребеночка и посмотрела на искрящийся под лунным светом снег.
«Чудесник и следов-то не оставил», – вернулась в избу, положила сверток на стол и развернула.
На нее большими голубыми глазами смотрел голенький мальчик. Голова у него была вытянутая, как гусиное яйцо. Тельце длинное, ручки тощие, одна ножка короче другой.
– Какой некрасивый! – огорчилась женщина.
Младенец нахмурил бровки, пошевелил губами и вдруг улыбнулся. И столько в этой улыбке было тепла, что женщина тотчас забыла о его внешнем уродстве.
– Да ты вовсе не так дурен, если хорошенько присмотреться. Назову-ка я тебя Тимошкой. – Она склонилась над мальчиком и поцеловала его ладошку. Он обхватил ручонками большой палец женщины, притянул к губам и принялся сосать.
– Ты ж голодный! – женщина вынула из печи горшок с томленым молоком и покормила младенца. Сбегала в сени, достала из сундука деревянную зыбку[1], постелила на дно душистое сено. Подвесила зыбку под потолком, запеленала Тимошку и уложила спать. Он немного погугукал и уснул.
Минуло шесть лет. Тимошка рос смышленым, добрым мальчонкой. Только вот друзей у него не было: никто не хотел с ним играть.
Завидев его на улице, ребятишки осыпа́ли насмешками:
– Смотрите, какая у него огромная голова!
– Похожа на гусиное яйцо!
– Взаправду яйцо!
– А ноги, ноги-то: он и впрямь ходит, как гусь!
Они корчили гримасы. А соседский мальчик взял прутик и стал стегать им Тимошку:
– Гуси, гуси, га-га-га. Есть хотите? Да-да-да!
Тимошка, увернувшись от очередного удара, заковылял по тропинке к дому. Споткнулся о камень и упал. Вслед понеслись крики детворы:
– Уродец, уродец, свалился в колодец!
Добравшись до своей избы, Тимошка спрятался в чулан за кадкой квашеной капусты, проплакал до вечера и не заметил, как заснул. Когда женщина вернулась с работ в поле, то не сразу нашла его. Послала за ним дочек во двор – нет там братца. Покликала, покликала сына, да и решила, что заигрался он на улице с ребятишками. Собрала на стол нехитрый ужин: пареную репу, пшенную кашу да постные щи. Хотела забелить их молоком и спохватилась: кувшин-то пуст. «Наверное, кот, проказник, все вылакал!»
– Сходи-ка ты, Аленка, – велела она старшенькой, – в чулан за кринкой[2].
Не успела Аленка скрыться за перегородкой, как слышит женщина ее крик:
– Маменька, маменька, Тимошка наш туточки!
Женщина кинулась в чулан и увидела крепко спящего сына. Свернулся он калачиком под лавкой, на которой стояли соленья, и знай себе посапывает.
Разбудила женщина Тимошку. Он спросонья смотрит на нее и понять не может, где очутился. Потом вдруг как расплачется:
– Маменька, маменька! Не пойду я больше на улицу к ребяткам: они дразнят меня «уродцем», – тер он ладошками покрасневшее лицо.
Женщина прижала к себе сына:
– Не плачь, Тимошка, мир велик, и добрых людей в нем больше, чем худых, – она вытерла Тимошке слезы полой передника и достала из кармана обсахаренного пряничного поросенка: – На-ка, порадуйся.
Тимошка перестал плакать, взял поросенка и посмотрел на стоящую рядом Аленку:
– Маменька, можно я полижу его немного и дам порадоваться Аленке, Варюше и Машеньке?
Женщина схватила в охапку сына и поцеловала:
– Пусть говорят, что ты некрасивый, зато поди поищи такое доброе, как у тебя сердце.
Как-то после обеда пошли ребята по грибы по ягоды. Тимошка за ними увязался:
– Я тоже в лес хочу!
Оглянулись они. Видят, что уродец поодаль идет, на палочку опирается, да и припустили что есть мочи. Тимошка еще пуще закричал:
– Подождите,
Зыбка – подвесная или напольная качающаяся кроватка для маленького ребенка.
Кринка – расширяющийся книзу удлиненный глиняный горшок для молока.
