внимание, что окна Шуркиной комнаты задёрнуты плотными занавесками. Вначале он подумал, что её нет дома и она действительно на работе, и ему даже стало немного стыдно за себя.
«Крадусь, как вор, – подумал он. – И ладно бы, я её любил, а то ведь так, сам не знаю зачем, просто чтобы нацеловаться досыта, глупо!»
Он было хотел повернуться и уйти со двора, но вдруг заметил в одном из окон проблески света между двумя шторами. Он не удержался.
В одно мгновение Борис вскочил на узенькую завалинку, прильнув лицом к стеклу, и через щёлку смог кое-что разглядеть. Первое, что он увидел, это стол, а на нём тарелки с остатками еды, фруктами и – о, ужас! – даже бутылку с вином. Скользнув взглядом дальше, Борис заметил раскрытую постель, а на ней полураздетую Шурку, лежавшую рядом с (кто бы мог подумать?) длинным белобрысым Гетуном.
Борис, чуть не вскрикнувший от возмущения, спрыгнул с завалинки и побежал вверх по огороду к узкой калитке, которой они раньше часто пользовались, выходя в военкомат.
В комнате, наверно, услышали его прыжок и топот ног, потому что Гетун в нижней рубахе, босиком выскочил на крыльцо и, держа в руке маузер, громко крикнул:
– Эй, кто тут, выходи! Стрелять буду!
Но Борис был уже за пределами огорода. Однако, зная сумасшедший нрав Гетуна, о котором говорили, как о самом несдержанном и неуравновешенном работнике ГПУ, он затаился и промолчал. Хотя он раньше даже дружил с Гетуном, и тот, конечно, услышав его голос, узнал бы его, но Борис подумал: «Этому дураку, да ещё выпившему, ничего не стоит и в меня выстрелить. Пропадёшь ни за что».
С этих пор Сальникова перестала представлять для Бориса даже чисто внешний интерес, наоборот, она вызывала у него какое-то презрение и даже сожаление. Ведь в то время комсомольцы боролись против употребления вина самым категорическим образом: каждая выпивка, даже каждая рюмка вина считалась почти что преступлением. Ну а то, что увидел Борис у Шурки, было похоже уже на настоящий разврат. Он, правда, никому не рассказал об увиденном.
Как-то раз, когда Шурка под влиянием очередного каприза вдруг захотела остаться с ним наедине и вновь помучить его своими поцелуями (они задержались в классе, где проходило собрание), заканчивая протокол, он встал из-за стола, за которым сидел рядом с Сальниковой, и, собрав свои книги, направился к двери. Она окликнула его:
– Боря, подожди, побудем немного вместе!
Но уже из дверей он презрительно бросил:
– Не забудь про своего Гетуна, да и вина я не пью, – и с шумом захлопнул дверь. Правда, очутившись за дверью, он почему-то пожалел Шурку, но сдержал себя и быстро зашагал домой.
Примерно дня через три после этого случая, во время перемены он заметил Зою Мамонтову, стоявшую у стены коридора и глядевшую на него во все глаза. Невольно он вспомнил их первое свидание и внутренне усмехнулся. Он подошёл к ней и, пожалуй, только сейчас разглядел её. Она была невысокой полненькой девушкой
