Волоколамского района в деревне Голубцово. В молодости дедушка служил моряком-прожекторщиком на военном корабле на Балтийском море. Когда началась революция, он приехал с женой и детьми в Москву. Стал работать в электрическом магазине «Мюр и Мерилиз» в центре города. У него физика и математика хорошо шли. Он работал в магазине некоторое время, был на хорошем счету. И вдруг заходит в магазин дяденька, строго одетый, и, быстро показав удостоверение, спрашивает дедушку:
– Вы партийный?
– Нет, – отвечает дедушка, – но я, хотя и беспартийный – разделяю идеи большевиков.
Строгий дяденька говорит:
– Этого недостаточно. Если вы здесь работаете, то вам нужно вступить в партию. А то тут всякие иностранцы ходят и могут вас завербовать. Беспартийного человека мы бессильны спасти от вербовки. А так партия вас защитит.
Дедушка говорит:
– Я хотел бы идеалы большевизма в душе носить, а не на бумаге фиксировать.
– Тогда вы путаете советскую власть с сандуновскими банями, – ответил ему строгий дяденька и исчез.
Возвращаясь домой, дедушка долго думал, что ему сказал строгий дяденька, а придя домой, начал разговаривать с соседями, спрашивая, что бы это могло значить? Ведь у меня хорошая зарплата в достойном магазине. Но все соседи, порознь, не сговариваясь друг с другом, сказали ему: «Если ты, Иван, не вступишь в партию, то свою хорошую зарплату в достойном магазине получишь в сибирском лесоповале в размере тюремной пайки». И дедушка написал заявление об уходе. Он подумал: не буду я судьбу искушать и еще раз встречаться с замысловатым дяденькой.
Пошел он за Белорусский вокзал и устроился там на второй часовой завод. Точно я, его внучка, не знаю кем, на что-то очень скромное и незаметное. Стушевался дедушка, себя больше не афишировал в обществе. Так и доработал до конца войны. Как раз и пенсионный возраст ему вышел, и он, как доверенное лицо завода, устроился сторожем на пустырях, что Моссовет работникам завода под картошку выделил для борьбы с послевоенным голодом. Сторожил там с мая месяца, когда её сажают, и по сентябрь, когда её выкапывали. Так рабочие завода сражались с голодом несколько лет подряд, а он летом в шалаше круглосуточно находился и охранял картошку от набегов пришлых людей. Потом к 1950-му что ли, году, с продовольствием улучшилось и участки аннулировали. И он уже сидел дома со мной, когда я болела или не хотела идти в садик. Мы с ним гуляли за ручку по нашей Околоточной улице, обычно от Академки и обратно.
«Вот последнее место твоей работы», – шутила бабушка.
А потом дедушка сильно ослаб и слег в кровать. И уже тетенька Валя с ним сидела и часто его перепеленывала. А потом он умер, и тетенька Валя кричала, что больше она ни со старым, ни с малым сидеть не будет, так она утомилась, сидя с дедушкой. Да, правда, говорят, у него была операция, а это больших сил от няни требует. Вот тетенька Валя и переутомилась».
Однако судьба, многие годы спустя, поправила мнение тетеньки Вали. Я уже взрослой выросла, а потом и моя первая
