очень много расспрашивал о жизни в разных странах Запада. В первый приезд, в начале мая, он привез нам и проект своего ставшего вскоре знаменитым «Письма Четвертому съезду писателей» о цензуре.
На съезде писателей, открывшемся в Москве 18 мая, это письмо Солженицына стало одним из главных событий. Из разговоров с Солженицыным у Тимофеева-Ресовского мне стало очевидным, что Александр Исаевич принял решение о публикации своих двух романов за границей. Такой результат конфронтации я считал неизбежным, так как у меня был и собственный опыт в этом направлении. Публиковать научные статьи за границей я начал с 1959 года, а в 1967 году отправил в США друзьям погибшего в 1940 году академика Николая Вавилова микрофильм моей книги о Лысенко. Она была опубликована в США спустя два года.
В 1967 году Солженицын уже сам разрешил циркуляцию «Ракового корпуса» и «Круга» в «самиздате». Эти романы читали сотни, а может быть и тысячи людей. На следующий год (1968) Солженицын приехал в «Борзовку» совсем рано, в конце марта. В своей литературной биографии он пишет, что зимой сильно переутомился – «гнал последние доработки “Архипелага”» и к марту заболел. У него началась гипертония. «Я очень надеялся, что вернутся силы в моем любимом Рождестве-на-Истье – от касания с землей, от солнышка, от зелени… А через месяц, когда совсем потеплеет, озеленеет – тут будем печатать окончательный “Архипелаг” – сделать рывок за май, пока дачников нет, не так заметно»[63]. В Обнинск Солженицын приехал 19 июня. Рассказывал Тимофееву-Ресовскому и мне, что его романы объявлены к публикации в пяти странах. В США выход «Круга» был намечен на сентябрь.
Оккупация советской армией Чехословакии 21–22 августа 1968 года была поворотным событием для всех нас. Солженицын, по его же воспоминаниям, составил короткий протест. «Подошвы горели – бежать ехать. И уж машину заводил… Я так думал: разные знаменитости вроде академика Капицы, вроде Шостаковича… еще Леонтович, а тот с Сахаровым близок… еще Ростроповича, да и к Твардовскому же наконец… вот выбор вашей жизни – подписываете или нет? Зарычал мотор – а я не поехал. Если подписывать такое, то одному»[64]. Но не решился и сам… «Я смолчал. С этого мига – добавочный груз на моих плечах»[65].
Однако не совсем смолчал и Солженицын – поехал в Обнинск. Хотел высказать свой протест в обществе Тимофеева-Ресовского, Медведева и еще двух-трех друзей. Солженицын приехал сначала ко мне и звал меня к Николаю Владимировичу, чтобы разговор был общим. Я очень отговаривал Александра Исаевича от посещения моего шефа, так как знал его крайнюю осторожность в таких делах. Но Солженицын не слушал. Открыв дверь и увидев нас вдвоем, Тимофеев-Ресовский сразу, конечно, понял, зачем мы пришли. Других разговоров в те дни не было. После ставших традицией теплых объятий сокамерников, Тимофеев-Ресовский сам начал разговор, не дав Солженицыну и рта раскрыть… «А ведь
