на иудейке.
– Ты женился на мне.
Он тяжело задышал и вздохнул. Впервые Тамар заметила две тоненькие морщинки, тянущееся от его носа к уголкам рта.
– Не перед лицом закона, Тамар.
– Чей это закон?
– Моей семьи. Иудейский закон.
– Посмотри, – она понизила голос, – в этом и заключается ошибка. Это не мои правила. Это не моя семья. Я поехала с тобой в эту холодную страну, милый Цви, я бы последовала за тобой хоть на край света. Но я не могу перечеркнуть прошлое. Я приняла имя, которое ты так любишь, без особого труда. Моя мама звала меня в детстве «финик»… Но твоя религия – это чересчур. Я не могу.
– Почему? – простонал Цви.
Этот разговор они вели не впервые. Цви часто слышал довод, который сейчас снова привела Тамар:
– Это означает предать умерших.
– Но Тамар, – он немного отстранился, окинув жену долгим взглядом, – разве живые не важнее мертвых?
Тамар почувствовала, как тает от этого взгляда, как все внутри сделалось мягким и нежным. Хорошо бы стать уступчивой и ручной, как косуля, подумала она. Но этим единственным пунктом она поступиться не могла, даже ради мужа. Едва заметно она покачала головой, но он увидел.
– Прошу тебя, – продолжал настаивать Цви, – подумай еще раз. Иначе я не знаю… – он не закончил предложение, но Тамар поняла, что он хотел сказать.
Она задрала голову и посмотрела вверх, вдыхая дымный воздух берлинской осени, следя глазами за облаками и представляя, как их путь тянется по ненастному небу аж до Смирны. До моря.
Однако невысказанная угроза отзывалась эхом в голове. И это эхо не смолкало.
3
Воскресенье, 21 октября 1923 г.
Хульда в нерешительности посмотрела на листок с адресом Ротманов. «Улица Гренадеров», – пробормотала она, оглядываясь по сторонам.
Полчаса прождав электричку, она наконец-то доехала в переполненном вагоне до вокзала Биржа и дальше пошла пешком. Она неуверенно направилась на северо-восток, лавируя между двух дюжин тел и иногда их перешагивая: одни нищие спали прямо на голой брусчатке, другие жалостливо выпрашивали кусок хлеба. Бездомных в городе было не счесть, из-за инфляции ежедневно увольняли рабочих, семьи теряли средства к существованию, и в перспективе улучшений не ожидалось. Даже те, кто имел работу, получали зарплату с перебоями. Так дело дошло до стачек и массовых забастовок, даже трамваи перестали ходить регулярно.
Не успев завернуть в боковую улицу, Хульда тут же потеряла ориентацию. Здесь переулки и улочки сплетались как нитки в клубок, к каждому дому прилегало несколько дворов, связанных друг с другом наподобие лабиринта. Мостовая была разбита, отдельные булыжники выдраны из земли.
Хульда споткнулась о разбитое стекло и испуганно оглянулась, услышав сзади громкий хлопок. Оказалось, что ничего страшного – звук издала выхлопная труба автомобиля, решившегося проехаться по узким улочкам.
Судя
