и необходимое.
Матфий стыдился таких мыслей и ощущений: те проходили не под знаком предстоящей встречи, а как животное переживание, такое же, как жажда. Ты можешь думать или нет об окончании земного пути, утолять жажду в молитве или обходиться без этого – присоединение к собратьям не то, что помыслено, оно уже состоялось в Небесьи (как странно, что в новообразованном слове по аналогии с «поднебесьем» само собой, и неумышленно, всплывает второй смысл – «нет бесов», «где нет бесов»; тот случай, когда подброшенная монета встаёт, а можно сказать, и ложится, на ребро).
И да, новый апостол решил определить для себя такой водораздел для воскрешения или исцеления: достоин ли человек. Долгие часы он измерял эту формулу, пока делал тканый браслет из одежд Спасителя. Матфий оторвал небольшой кусок льняной ткани от плащаницы после снятия с креста. Чтобы её не отобрали, в каком-то ведомом состоянии решил распустить лоскут на нити и сплести из них наручную повязь. Как окажется впоследствии, это очень помогло для более длительного сохранения реликвии и для большего числа воскрешений – каждый раз требовалось оторвать часть нити и вознести её долу. Понятно, что ценность жизни в разные времена была разной, но пожертвование частью божественной нити скрепляло времена, задавало мерило вечности.
Спасение от недугов было по такой же цене – в высоком смысле, перед лицом Христа смерть числилась как крайний недуг, в том числе, случайная погибель. Хотя Матфий был с таким не согласен и так до конца этого не принял. Особенно сложно было при выборе между исцелением или воскрешением людей – сколько раз апостол делал это, ни он, ни кто другой не считал – он жалел череды своих преемников, будущих владельцев повязи. Рано или поздно им придётся зримо познать умаление ткани вечной жизни, выбирать всё тщательнее, отстраняться от своих порывов, не воскрешать себя. Про не воскрешать себя Матфий решил сразу – можно было кого-то попросить или придумать способ самовоскрешения, но делать это было глупо, нечестно – бессмысленность стремления воплотить себя в не принадлежащем тебе времени выходила за всякое божественное и человеческое. А он и, как окажется навсегда, все остальные носители реликвии не могли отказать себе в божественном назначении оставаться человеками.
Первый владелец повязи твёрдо знал, что в дальние времена люди придумают такое изобретение, которое уже не потребует воскрешений. Что-то на уровне открытия (для себя) огня и изобретения колеса. Матфий видел такое в бесконечном волшебстве воды – возможно, это будет новое её состояние, соединение стихий, даже, как вариант, с огнём. И тогда каждый сможет прибегнуть к её помощи, пусть не постоянно, а несколько раз за время жизни и становления детей. Для такого не жалко никаких сил и в случае, если потребуется шествие на другие звёзды, создание там новых тварных существ и состояний.
В итоге всё сможет превозмочь вселенская гордая скромность – это великое, непроизносимое сочетание позволяет
