сын, не принимай близко к сердцу. В жизни всяко случается, – пытаясь поддержать Прохора, грустно сказал подошедший Гришак.
Прохор промолчал на утешение батьки. Ему вообще хотелось сейчас уйти куда-нибудь в самую глубь леса и побыть одному.
Гришак, словно сам в чём-то провинился, с жалостью глянул на Прохора. Он не знал, какими словами сейчас можно поддержать сына.
– Хорошо, что хоть одними царапинами обошлось. Авось всё и перегорит у панской милости… А панич всё же молодец. Не струхнул… – начал было опять говорить Гришак.
– А я, по-твоему, что?! Я струхнул?! – Прохор вдруг резко и со злостью перебил батьку.
– Я хотел просто сказать, что рука у него не дрогнула. Расстояние, конечно, небольшое – тут не промажешь… Но ведь и не заяц же на тебя прёт. Метко пулю вогнал в голову. Только вот я не пойму: коли медведь шел на Андрея, то отчего дырка в его голове у самого уха. Может, он…
– «Может», «не может»! – в отчаянии зарычал вдруг Прохор. – Ничего не «может»! Потому что в медведя стрелял я! Я этому барчуку жизнь спас, а меня кнутом за это. И рот в оправдание даже не дали открыть.
Прохор ещё что-то резкое выкрикнул в сердцах и, махнув рукой, бросился прочь куда глаза глядят. Ему казалось, что сейчас только лес может понять и успокоить его раненную душу.
Гришак долго ещё стоял с раскрытым ртом, стараясь осмыслить услышанное. Его тоже обуревало двоякое чувство. Он был несказанно рад, что его сын всё же справился с панским наказом и оправдал доверие Егора Спиридоновича. Но теперь, когда опасность позади и панич чуть ли не герой, ни один пан не захочет признать другой сюжет событий. Мало того, так с таким поворотом можно попасть в ещё более суровую опалу.
– И принёс же чёрт этого медведя на нашу голову, – в сердцах произнёс Гришак и, тихо выругавшись отборным матом, поплёлся к мужикам помочь погрузить на сани медвежью тушу.
Глава 4
Имение пана Хилькевича находилось примерно в полутора десятках вёрст от местечка Каленковичи[10]. Семён Игнатьевич по меркам Полесского края считался помещиком средней руки. В крепостных у него числилось около сотни душ. Более половины этих крестьян жили в селе Черемшицы, а остальные – в окрестных небольших деревеньках, больше походивших на хутора.
Черемшицы раскинулись на небольшой возвышенности в живописнейшем уголке белорусского Полесья. С одной стороны к самым хатам подступал смешанный лес с множеством вековых деревьев. С другой стороны раскинулись луга и сенокосы с островками ивовых зарослей, сгущающихся по мере приближения к небольшой речке, притоку Припяти. Речка изобиловала множеством тихих затонов и заболоченных берегов, переходящих местами в обширные и непроходимые топи. Лишь у самой деревни берег был песчаный и твёрдый. Видимо, первые поселенцы не зря выбрали такое место для своих хат, поставив их на возвышенности. Это позволяло им быть рядом с водой и в то же время не страдать от неё во время паводков.
Речка
Каленковичи – переименованы в Калинковичи в конце 19в.
