улыбкой. Мартын к нему. Мнется. Враз позабыл свой нрав, все свои ухватки биндюжные, слова не может молвить. А тот словно на вопрошанье и ответствует: никто не выкарабкался, а один ты, и вот почему: паучок в кадке у твоей полюбовницы плавал, та и хотела его придавить, а ты не дозволил, сунул соломинку и вызволил пленника да и отпустил. Не помнишь? Мартын мнется, загривок чешет пятерней. Ну а мы тут всё помним. Вот тебе и сталось. Мартын вдруг уразумел, что не сон это, да бух на колени: «Осподи!..» А тот: «Я слуга. А ты спасен на этот раз. Ступай теперь». И Мартын встал и пошел, дивясь и качая головой и скребя загривок. И все силился вспомнить ту полюбовницу, и ту кадку, и того паучка.
И купил после себе хату да наладился коноплю растить да вымачивать и пеньку вытягивать, веревки вязать, канаты. И такие прочные то были веревки и канаты, что к нему отовсюду заказы шли, даже от капитанов морских кораблей. И не гнила его пенька и совсем не портилась от соленой воды. Она и сама по себе прочна и устойчива ко всякой гнили, а тут еще и мастер был чистый в своих помыслах и рассуждениях. А рассуждение его с тех пор простое было: спасай всех, кого можешь, тогда и тебе будет спасение.
Конечно, и Илья, и Арсений сказки из короба Берёсты переросли, научились и самосад покуривать тишком, и подпевать матерным революционным частушкам, ну драться, само собой, до крови с литовцами, то бишь левобережными, – Илья на правом жил. А Сеня вообще в Белодедове, но причислял себя к правобережным. Он ведь тоже пристроился отпрашиваться с Ильей у Адмирала. Но тот не отпускал. Да скоро стало ясно, что обед затягивается и переходит уже в ужин. По всему видать, и заночевать здесь придется. Не настроилась еще походная жизнь. Да и устали все от сборов, дружной гребли навстречу древнему граду, стоявшему где-то высоко-о-о… Река-то Каспля вела вниз вроде бы, но потом-то надо будет подниматься по Гобзе – вверх. И Евграф Васильевич толковал, что город стоял меж двух озер на ледниковой гриве. Тут уже снова какие-то кони Марты Берёсты чудились.
И Адмирал их отпустил после обеда. А где двое, там и третья – Аня. Случайно услышала, куда они идут, и за ними увязалась, хотя ребята и сетовали, что будет только тормозить их, они же отпросились не пойти, а сбегать. Но Аня была упорная, быстрая, несмотря на такой свой старопрежний как будто неторопливый лад и вид. И они отправились.
4
Переплыли на лодке через Касплю, привязали ее к кусту и пошли вверх, а потом вдоль быстрой чистой Жереспеи и побежали, чтобы оправдать доверие Евграфа Васильевича. Аня тоже бежала, задрав подол черного платья, смешно выкидывая ноги в темных больших, наверное, материных, полусапожках на каблуках. Бежать-то в них было неудобно, и девочка разулась и припустила за ребятами, держа полусапожки в руках. Но те уже запыхались и перешли на шаг. Оглянулись на Аню.
– Что же вы… – пробормотала она, догнав их, – хитрите?
– Успеем, – сказал Илья, – тут совсем близко.
Лес
