не бывает в принципе. Всё равно жалко. Там я делом занимался, а не этим вот.
Он со стуком отодвинул клавиатуру. Кресло попробовало разложиться. Паша спешно выпрямился.
– Радуйся, что такое есть и что платят… – предложила Леночка, оборвала себя раздраженным жестом и вернулась к таблице. Паша опять прислушался к далекому спору – и завозился, чтобы встать, не роняя себя и всё вокруг.
– К Наташке попрошусь писать, – пробормотал он. – Если соплюху взяли без опыта… Без сисек даже…
– У тебя с сиськами еще хуже, – заметила Леночка.
Паша придвинул клавиатуру и тут же в сердцах ее отодвинул. Леночка ехидно улыбнулась таблице и посоветовала:
– Ну вот и объедините размеры. Поклонись ей, приглянись, станешь звездой литературы. Если через этих бесноватых пробьешься.
Она кивнула на дверь. Далекий спор звучал чуть громче.
Глава вторая
На столике за опустевшими блюдцами и бутылками выключились, синхронно щелкнув, два бурлящих чайника. Полтора десятка человек вокруг, в основном пенсионного возраста, бурлили, не собираясь выключаться. Аня осторожно скользила между ними, то и дело останавливаясь, чтобы уберечь от опрокидывания поднос, уставленный колоннами бумажных стаканчиков и разномастными коробками с печеньем и пакетным чаем. Беречь было непросто: гости были буйны и в речах, и в жестах, а комната, издевательски названная конференц-залом (причем, скорее всего, не раньше сегодняшнего утра), оказалась рассчитанной на чопорные посиделки, а не на дискуссии в жарком, тем более мобильном режиме. Но писатели повскакали почти сразу, и вернуть их в сидячее положение оказалось невозможно. Каждый, похоже, считал, что убедительность выступления прямо пропорциональна громкости и высоте, с которой оно льется. Самый приземистый дедок, натурально, подпрыгивал на ударных моментах выступления, которого всё равно никто не слышал, потому что почти все выступали одновременно и напористо.
Было громко, жарко и невыносимо тесно. Тесноты добавляли высоченные, по грудь, стопки газет и листовок разной степени древности, громоздившиеся возле двери, а также верхняя одежда, которую гости то и дело поднимали, нечаянно сбросив со спинок хлипких складных стульев. От одежды несло табаком, по́том и несвежестью, от гостей – тем более.
Аня с трудом обогнула самого несвежего, кажется, и самого громкого оратора – крупного старика с лысой макушкой и седыми прядями до плеч. Пряди были засаленные, как и коричневый костюм, под который старик поддел пестрый свитер. От одного взгляда на него становилось душно, а от воплей еще и тошно – и от интенсивности их, и от смысла. Аня, как и все присутствующие, накрепко запомнила, что это Дарченко Максим Эдуардович, глава местного Содружества писателей, автор множества публикаций в центральной прессе и местных сборниках, а также дипломант кучи премий с нелепыми названиями. Сборники, вырезки и дипломы он притащил с собой в здоровенном драном пакете, но от мысли козырять ими отказался, обнаружив, что половина гостей подготовилась к встрече
