и там происходило все то же самое, но в ином ментальном виде.
– Значит, тебя много?
– Значит, так.
Страж глубокомысленно вздохнул:
– Из твоего ответа делаю вывод, что ты многолик в пределах количества своих воплощений.
– Выходит, – пролепетал я, обдумывая его гиперболу.
– Стало быть, ты усеченный Бог, оби настоящий Создатель многолик Абсолютно.
– Но это только подтверждает парадигму, что мы частицы Божьи, – восторженно прокричал я.
– На этом и остановимся, – спокойно осадил мой пыл Страж и шагнул назад. – Остался последний вопрос: кто я?
– Мое эго, – не раздумывая выпалил я, и мы оба вытаращили глаза.
Первым опомнился Страж:
– Ого, да ты превзошел самого Робин Гуда.
– Чем же? – приходя в себя, спросил я.
Страж подмигнул:
– Он расщепил чужую стрелу, а ты – свою.
– А есть разница?
– Конечно. – Страж подпрыгнул на месте. – Свою жалко.
Я опешил, а мой синий насмешник заржал так, что забрало хлопнулось вниз, а сам он загромыхал своей железной скорлупой, словно два десятка вражеских солдат беспощадно колотили его мечами, топорами, копьями и вообще всем, что попадалось им под руку.
Когда он угомонился и поднял свою железку, я, глядя в его мокрые от слез глаза, недовольно спросил:
– Ответ принят?
– Нет, – неожиданно буркнул Страж. – Ты назвал меня, но не сказал, кто я есть.
– Ты тот, кто не пускает меня в Город, – заторопился я.
– Да, – подтвердил синий мучитель, – но кто я есть?
– Ты есть часть меня, не пускающая дальше, – начал я подыскивать определение Стражу.
– Да, – снова согласился он. – Но кто я есть?
– Ты есть я, стоящий у входа и приглашающий меня открыть двери самостоятельно, – завопил я что было мочи.
Страж вынул меч и с размаху вонзил его в землю:
– Ответ принят.
Он широким жестом указал на Город:
– Думаешь, почему стены домов белые, а крыши голубые? Нет, стены прозрачны, чтобы все видели друг друга, а крыши – отражения небес, дабы каждый зрел Бога. Иди, мой друг, врата открыты.
Две синьоры
Всяк сорвет яблоко и вкусит его,
Но один скривится от кислоты,
А другой насладится сладким нектаром.
Донна Пиа, вспотевшая и раздраженная, с трудом отпихнув тяжелую створку кафедральной двери, выставила, наконец, необъятных размеров тело на «подиум» главного портала собора, и свежий, напоенный соленой влагой Альборана ветер не без удовольствия нырнул в ее бездонное декольте. Донна глубоко вдохнула, выгоняя проказника обратно широким сандаловым веером, и, поправив прилипшую ко лбу прядь, перекрестилась.
Сегодняшняя служба далась нелегко: епископ
