я ожидала, что она так скажет. Она же моя мама. И все-таки… от этого мне становится немного легче.
Я прислоняю голову к ее плечу, находя утешение в тонком аромате цветочных духов и мягкости ее гладкого золотисто-коричневого боба длиной до подбородка, пока мы молча наблюдаем, как Саймон просматривает бумаги, и ожидаем вердикт.
– Четыре месяца зарплаты с пособиями… переподготовка в агентстве по трудоустройств… выглядит вполне стандартно, – говорит Саймон с очаровательным британским акцентом в духе Хью Гранта, который все еще сохраняется даже после тридцати с лишним лет жизни в Канаде. – Ты в хорошей позиции. Тебе не нужно беспокоиться об аренде или ипотеке. Твои счета минимальны. – Он сдвигает очки на макушку своей редеющей седой головы и устремляет на меня проницательный взгляд голубых глаз. – Но как ты себя чувствуешь из-за этого?
Саймон очень любит спрашивать меня о том, как я себя чувствую, особенно когда знает, что я не хочу об этом говорить. Он психиатр и не может не подвергать психоанализу всех и вся. Мама говорит, что так он учит меня всегда спокойно выражать эмоции. Он делает это с самого первого дня нашего знакомства. Когда мне было восемь лет, он спросил меня, что я чувствую при мысли о том, что у моей мамы есть парень.
– Я чувствую, что мне нужно побыть одной.
Он кивает в знак понимания.
– Совершенно верно.
Я забираю свое выходное пособие и направляюсь к лестнице.
– Сьюзан? Разве нет чего-то еще, о чем ты должна упомянуть? – слышу я его шепот.
– Не сейчас! – шипит она в ответ.
Когда я оглядываюсь, эти двое общаются с помощью переглядываний, вздергивания бровей и укоризненных взглядов. Они частенько делают так. Это забавно… когда не имеет никакого отношения ко мне.
– Что происходит?
Мама натянуто улыбается и отвечает легким голосом:
– Ничего страшного. Мы можем поговорить об этом позже, когда у тебя все уляжется.
Я вздыхаю.
– Просто скажи мне.
Наконец мама сдается.
– Сегодня был звонок. – Она колеблется. – С Аляски.
Беспокойство поселяется в моем позвоночнике. Я знаю только одного человека на Аляске, и я не разговаривала с ним двенадцать лет.
– Чего он хочет?
– Я не знаю. Я не успела подойти к телефону, и он не оставил сообщения.
– Значит, ничего.
Мамины насупленные брови говорят мне, что она не считает это пустяком. Даже когда мы общались, мой отец никогда не был тем, кто прикладывал усилия, чтобы вычислить разницу во времени и снять трубку, чтобы сказать «привет».
– Может, тебе стоит ему позвонить?
– Завтра. – Я продолжаю подниматься по лестнице. – Я не могу выдержать столько разочарований за один день.
А мой отец доставил их уже столько, что мне хватит на всю жизнь.
Глава 2
– Уходишь?
Саймон
