наутёк, едва вписавшись в дверной проем и сильно ударившись плечом об косяк входной двери.
Толик нёсся по лестнице вниз, сбивчиво матерился и орал:
– Чертиииииииии, чертииииииии!!!..
Между третьим и вторым этажом он чуть не сшиб Юлю, хрупкую, полупрозрачную девочку, студентку музыкального училища. Увидев взлохмаченного, дико вращающего глазами соседа, она невольно вскрикнула и выронила пакет с апельсинами, что держала в руках. А Толик уже грохотал ногами по лестнице дальше. Апельсины, подпрыгивая на ступеньках, тоже катились вниз. Со стороны могло показаться, при определённой доле воображения, будто Толик несётся вниз по некому апельсиновому водопаду, вернее – апельсинопаду.
На площадке второго этажа он наступил на один из злополучных фруктов, споткнулся и дальнейший путь проделывал уже кубарем. Наблюдавшая апельсиновую гонку перепуганная Юля крепко зажмурилась. Где-то наверху хлопнула дверь.
После шумного бегства Толика прошло не менее получаса. Домовой решился, наконец, и осторожно выглянул за дверь. Тишина. Ни криков, ни грохота…
Афоня вернулся в квартиру и сказал, обращаясь к своим притихшим друзьям:
– Ну что, не передумали? Если идём, то прямо сейчас. Этот Толик уже наверняка разболтал кому-то, собутыльников у него пруд пруди. Или, ещё хуже, в милицию позвонил… Так мы идём?
В десять вечера с минутами во двор дома номер 17 вышла достаточно странная компания: чудаковатый, суетливый пенсионер с длинной седой бородой, в тренировочном костюме, в сопровождении одетого сильно на вырост худощавого подростка. Глядя на них издали, можно было предположить, что дедушка-физкультурник решил, наконец, приобщить лодыря-внука к вечерним пробежкам. Они остановились у песочницы, переговариваясь, и одновременно посмотрели наверх. В ту же секунду из открытой форточки на пятом этаже вылетела большая птица. Она сделала бесшумный круг над «дедушкой и внуком» и полетела прочь из двора, туда, где темнели кроны деревьев городского парка.
Подросток поправил на плече сумку, и они вместе с физкультурным пенсионером пошагали в ту сторону, куда улетела птица.
Было пасмурно. Начинал накрапывать меленький дождик-моросявка. Прохладный, какой-то совершенно нелетний, ветерок забирался под одежду. Непривычные к холоду Афоня и Сатирик ёжились и шмыгали носами. Вот и парк… Сатир и домовой прошли через центральный вход и остановились посреди главной дорожки, ведущей в глубину парка.
Каким бы чужим и неуютным ни был этот новый, большой мир, открывающийся их взору, он был прекрасен. Дождик прекратился так же быстро, как и начался, и о том, что он заходил в город, напоминали лишь мокрые дорожки парка, искрившиеся миллионами крошечных огоньков в свете фонарей. Деревья, со всех сторон обступившие дорожку, словно молчаливые великаны, тихо шелестели листвой. Серебристые тополя, трогательные юные берёзки, по-своему милые в своей обыкновенности, клёны ясенелистные, что люди зовут обычно просто ясенями… И
