Приколотил их хозяин. Утром он сыпал в каждую по горсти семечек и уходил на работу, а птицы оставались на попечении домового. Он не менее десятка раз подсыпал в кормушки новые порции семечек подсолнечника, крошек сухарей, что сушил специально за батареей центрального отопления, иногда угощал их и пшёньками (особыми шариками из пшена, что домовые делают сами по особому древнему рецепту и так любят погрызть, отдыхая в углу или за печкой). В самые морозные дни домовой, пользуясь тем, что хозяин на работе, даже пускал птиц в квартиру погреться. Один воробышек-подранок прожил у него за шкафом более месяца, пока не затянулись совсем ссадины на боку – следы кошачьих когтей. Труднее всего для Афанасия тогда оказалось уговорить воробья не чирикать, слыша канареичьи трельки. Именно УГОВОРИТЬ. Свою способность различать в птичьем гомоне отдельные слоги и целые слова домовой заметил почти сразу. Птицы тоже понимали его. Афоня тогда очень удивился, но вспомнил, что очень, очень давно, задолго до того, как у него появился собственный дом, дед Никанор рассказывал ему о домовых, что понимают язык зверей и птиц, словно лешие. Дед ещё говорил тогда, что сие доказывает их с лешими родство. Большого разума был дед Никанор…
– Кхе, кхе! – покашляла сова и добавила тоном строгой учительницы: – Уважаемый домовой, вы меня ещё слушаете? Так вот, вы могли бы позвать сюда, в этот дом, своих пернатых друзей? Нам понадобится их помощь. Ни вы, ни я, ни Сатирик совершенно не знаем улиц этого города. Волшебной ступы, что могла бы нас доставить прямо к больнице, у нас нет. Зато у вас, Афанасий Мефодьевич, есть быстрокрылые друзья, которые везде летают, всё знают… Действуйте, глубокоуважаемый домовой, действуйте!
Глава четвёртая
Такого шума да гама стены квартиры номер 43 ещё не слыхивали: чириканье, клёкот, воркование, хлопанье крыльев… Производили эти оглушительные звуки десяток воробьёв, пара галок и трое голубей, расположившиеся на холодильнике, подоконнике, раковине и на полу кухни. Птицы так шумели, что казалось, их втрое больше.
А ведь это были только представители от трёх пернатых народов. Что бы было, если бы деликатный Афоня, дабы никого не обидеть, позвал ВСЕХ своих крылатых друзей! Домовой не менее часа стоял перед открытой форточкой, встречал каждого, здоровался, просил располагаться и чувствовать себя как дома. К слову сказать, все форточки, с тех пор как в квартире появился сатир, были распахнуты настежь почти постоянно. Козлоногий Сатирик пах, как совершеннейший и обыкновеннейший козёл. Открытые форточки помогали лишь отчасти. Пернатым гостям мало что грозило: у большинства птиц весьма слабое обоняние, а вот сам Афоня мучился жутко, чихал и тёр без конца свой внушительных размеров нос.
Вернёмся же на шумную кухню. Слово взяла сова, и птицы сразу невольно притихли и чуть нахохлились. Надо заметить, что дневные птицы совершенно не выносят этих ночных охотников. Стоит где при свете дня обнаружиться сове, все птицы, от мала до велика, окружают её, кричат, а те, кто посмелее, кидаются на
