и уставился на листок, держа его прямо перед собой в согнутой в локте руке. Через пару секунд хмыкнул.
– Ну и погремуха у девчонки.
– Зато искать легче.
В ответ – неопределённое покачивание головой. Вчитываясь в написанное, Кривицкий то и дело щурился, задерживал взгляд, в котором так и не прибавилось эмоций особенных. Но Александру, знавшему этого человека не первый год, с каждым мгновением становилось понятнее вот, что: если бы шансов не имелось никаких, разговор давно уже сошёл бы на нет. Потому молчал, то и дело прикусывая кончик языка, потому лишь следил за бегавшим по рукописным строчкам взглядом.
Отложив, наконец, листок, Руслан кивнул на ранее занимаемый Марком стул. Пришлось сесть, ногой развернув его так, чтобы оказаться лицом к собеседнику.
– Скажи-ка мне вот, что, – Кривицкий подался вперёд и сложил руки на столе, – на кой чёрт тебе эта баба? Что, парафинишь её?
А во взгляде – едва различимые огоньки лукавства. И Рощин, опершись локтем о лакированную гладь, вдруг задумался. Можно соврать, и это стало бы гарантией того, что Руслан впрягся и сделал бы всё, что смог. А можно сказать правду, но тогда не получилось бы увериться ни в чём.
Да только язык не повернулся выбрать первое. Ни язык, ни совесть.
– Нет.
По взгляду понял, что в услышанное не поверили. Да и в голосе заискрился плохо сдерживаемый сарказм.
– А зачем же тогда?
В заведомо провальной попытке расслабиться пожал плечами. Над ответом на этот вопрос задумываться уже не приходилось – настолько он на поверхности лежал, очевидный, казалось бы, до невозможного. Очевидный и совершенно нелогичный для такого, как он, одновременно.
– Дело хорошее сделать хочу. Авось зачтётся.
Руслан бросил долгий, пристальный взгляд. Александру не осталось ничего, кроме как выдерживать его, стараясь не выдавать ни одной более или менее чёткой эмоции, которую можно различить в пусть тусклом, а всё же свете. Хотя отвернуться хотелось просто невероятно – до противного зуда где-то под рёбрами. И сколько просидели так, безмолвствуя и позволяя лишь ходикам нарушать повисшую тягучую тишину, понять не удалось бы даже при желании и попытке время засечь. Не та складывалась ситуация.
– Только дело-то моими руками делать хочешь.
Одним неоспоримым талантом обладал Кривицкий и пользовался им виртуозно: психологическим давлением. Говорил всегда спокойно, вкрадчиво, и обязательно в глаза глядя, словно пытаясь придушить, пальцем при том не тронув.
Но разве не знал Саша, к кому шёл?
– Я не так часто с просьбами к тебе обращаюсь. И про все нюансы в курсе.
Руслан вновь замолчал. Несколько раз бросал косые взгляды на лежавший под рукой листок и потирал бровь. И теперь уж Рощин не сводил с него взгляда внимательного, не упуская ни единого движения или жеста, в глубине души желая угадать ответ прежде, чем он оказался
