Кто же в наш век не судит о политике? Как она сама стала расхожей девкой, так и разговор о ней стал расхожей монетой.
Появляется Пестель. Он слышит последнюю фразу.
Пестель. А из этого следует одно: болтовня опостылела. Должно действовать. Друзья мои, в наш век слова немного весят. Гаврила Романыч Державин утешался, что он истину царям с улыбкой говорил. Поверьте, они с еще большей улыбкой ему внимали.
Муравьев. Пестель, ты знаешь, во мне совсем мало осталось иллюзий. Ежели есть истина на свете, то лишь та, что власть самодержавная гибельна для правителей и для подданных. Нет больше зла, как произвол одного лица. Нет ничего ниже слепого повиновения, основанного на страхе.
Пестель (помедлив). Повиновение – и слепое – надобно и нам, Никита Михалыч. У тайных обществ свои права и своя власть.
Трубецкой. И вместе с тем сколь унизительна тайна для нашей цели. Что преступного мы вменяем в обязанность вновь вступающим? Подвизаться для пользы отечества? Порицать палки? Требовать открытых судов?
Пестель. Однако чтоб требовать открытых судов, мы должны таиться. Не следует забывать, в какой стране мы живем.
Трубецкой. Да, верно… Я волен обнажать свои пороки, но все лучшее, что есть во мне, должен скрывать… Я князь Трубецкой, но последний англичанин или француз свободней меня.
Муравьев. Что тут странного, друг мой? Триста лет мы ползали на брюхе перед ханом и до сей поры платим свой ясак трусостью и покорством.
Пестель. Согласен. И все же не от того ли господа европейцы свободны, что в один прекрасный день срубили головы своим королям?
Пауза.
Муравьев (негромко). Павел Иваныч, философы более образовали французскую душу, нежели гильотина. Восстания делаются не из ненависти, но из сострадания.
Пестель. Философы… Еще бы! Ты много заблуждаешься на их счет. Эти мудрецы, столь любезные тебе и князю Сергею, и привели почитателей своих к славной мысли, что без гильотины не обойтись! Иначе и гроша не стоила бы их философия! Нет, друзья, ежели мы не играем в заговор в промежутки меж пуншем и борделем, то стоит ли страшиться правды? Мы собрались для того, чтобы поднять руку на царя!
Громкая музыка. Начинается водевиль.
1820 год. Тульчин. У Пестеля. Никита Муравьев и Пестель в крепком объятии. Далекая музыка полкового оркестра.
Пестель. Ну, здравствуй. Право, я рад. Рад безмерно. Дай на тебя поглядеть. Все тот. Садись, брат.
Муравьев. И ты все тот, хоть и полковник уже. Вижу, неотвратимо быть тебе генералом.
Пестель. Ах, милый, у нас как споткнутся о пень, так сей час и дают ему генеральский чин. Тут не заслуги важны, а услуги. Я же по этой части не мастер. Впрочем, ты ныне господин в отставке, человек партикулярный, служба мало тебя занимает. (Наливает вино.) Твое здоровье!
Муравьев. Будь счастлив! (Пьет.) Как музыка славно играет.
Пестель. Полковник ныне дает бал. Господа офицеры – все до единого –
