Херувимы и Серафимы и вся Сила Божия. Кто же возглаголет пред лицем Его!» – говорил батюшка.
Даже вытирая пыль и выметая сор из храма Божия, не должно бросать его с небрежением и куда попало: «Токмо прах храма Божия свят уже есть». И воду сливать тоже нужно в особое чистое место.
И вообще батюшка учил так о храме: «Нет паче (выше) послушания, как послушание в церкви! И если токмо тряпочкою протереть пол в дому Господнем, превыше всякого другого дела поставится у Бога. Нет послушания выше церкви! И все, что ни творится в ней, – и как входите, и отходите, – все должно творить со страхом и трепетом и никогда не престающею молитвою. И кого токмо убоимся в ней! И где же и возрадуемся духом, сердцем и всем помышлением нашим, как не в ней, где Сам Владыка Господь наш с нами всегда соприсутствует!»
«И никогда в церкви, кроме необходимо должного же церковного и о церкви, ничего не должно говорить в ней! И что же краше, выше и преславнее церкви!»
Так он чувствовал, так и сам поступал до самой смерти. Один из посетителей удостоился побывать у него за 10 дней до кончины.
«Я пришел, – писал он, – в больничную церковь к ранней обедне, еще до начала службы. И увидел, что о. Серафим сидел на правом клиросе, на полу. Я подошел к нему тотчас под благословение; и он, благословивши меня, поспешно ушел в алтарь, отвечая на мою просьбу побеседовать с ним:
– После, после!
Какою же неземною жизнью жил он сам в храме, и особенно за литургией, об этом в некоторой степени можно лишь догадываться из слов его, что, пребывая в храме, он забывал и отдых, и пищу, и питье и, оставляя церковь, об одном лишь говорил с жалостью: “Почему человек не может, подобно Ангелам, беспрестанно служить Господу?” – а их он созерцал не раз при совершении богослужения».
– Вид их, – говорил о. Серафим, – был молниезрачен; одежда белая, как снег, или златотканая; пение же их и передать невозможно.
Невыразимый восторг охватывал тогда преподобного. «Бысть сердце мое, – говорил он, – яко воск тает от неизреченной радости (Пс. 21, 15). И не помнил я ничего от такой радости. Помнил только, как входил в святую церковь да выходил из нее». И однажды он во время литургии сподобился такого видения, какого удостаивались очень немногие и из самых великих святых.
«Однажды случилось мне служить в святый и Великий четверток. Божественная литургия началась в два часа пополудни, и обыкновенно – вечернею. После малого входа и паремии возгласил я, убогий, в Царских вратах: “Господи, спаси благочестивый и услыши ны!” и, войдя в Царские врата и наведя орарем на народ, окончил: “И во веки веков”, – вдруг меня озарил луч как бы солнечного света. Взглянув на это сияние, увидел я Господа и Бога нашего Иисуса Христа, во образе Сына Человеческого, во славе и неизреченным светом сияющего, окруженного Небесными Силами, Ангелами и Архангелами, Херувимами и Серафимами, как бы роем пчелиным, и от западных церковных врат грядущего на воздухе. Приблизясь в таком виде
