вошел в храм, внутреннее пространство которого уже было слабо освещено масляными лампами, прикрепленными к массивным колонам. Тени внутри угрожающе колыхались при каждом новом врывавшимся внутрь огромного помещения порыве ветра, усугубляя и без того не самую приятную атмосферу. Он снова поймал себя на мысли, что абсолютно все, начиная с внешнего вида чужеродного храма, заканчивая его внутренним убранством и атмосферой, все это способствовало и было направлено только на то, чтобы внушить посетителю трепет, заставить его ощутить собственную незначительность, даже ничтожность. Именно поэтому он так не любил приходить сюда и всячески избегал подобных мест. Атмосфера давила на свободолюбивый юношеский дух со страшной силой, и лишь разжигало такое легко воспламеняемое внутреннее отрицание. Он не останавливаясь прошел к алтарю, стараясь не смотреть на немногочисленных служителей, занятых своими обычными идолопоклонническими делами, после чего зашел за массивный черный монолит, знаменовавший собой тяжесть воли Теоса, вездесущего нового бога, и, открыв небольшую дверь, оказался в узком коридоре. Навстречу ему медленно двигалась, шурша по каменным плитам пола подолом своей не по размеру длинной черной мантии, сгорбленная маленькая женщина. При виде возникшего перед ней молодого человека, она замерла и озадаченно оглянулась в поисках спасения, после чего, собравшись с силами, вернула на свое морщинистое лицо подобающий ее высокой особе важный вид и, подняв тонкие брови, гордо задрала подбородок.
– Ты? – с плохо скрываемой неприязнью в голосе проскрипела она.
– Я, – сухо ответил молодой человек, едва заметно поклонившись, отдавая дань ненавистным традициям.
– Тебе нельзя тут находиться, – сказала она скрипучим голосом, стараясь не смотреть Тиму в глаза, – что ты тут делаешь?
– Я пришел к сестре. Мне нельзя посещать ее?
– Она тебе не сестра.
– Конечно сестра, мать, – тихо ответил Тим, улыбнувшись, – ты это знаешь. Мы уже обсуждали это прежде.
– Обсуждали, – кивнула женщина, все не опуская надменно поднятые брови, – и, я думала, что ты меня понял в тот раз.
– А я думал, что ты поняла меня. Выходит, мы оба ошиблись в своих заключениях. Я это с легкостью признаю. А ты, мать? Ты способна признать свои заблуждения?
– Ты смеешь дерзить мне? – ее мутные глаза расширились, а брови, казалось, поднялись еще выше на лоб, хотя, вроде бы, это было невозможно, – ублюдок!
Тим снова улыбнулся и склонил голову на бок.
– Ну вот. Ты так предсказуема в своих деяниях, мать. Минуты не прошло, а твое богобоязненное нутро вырвалось наружу, – он поднял перед собой указательный палец и втянул носом теплый воздух мрачного коридора, пропитанный благовоньями, – ну да, с характерным запахом. Но я восхищаюсь твоей смелостью. Даже сейчас, когда нас никто не слышит, ты продолжаешь играть эту свою роль. И, не знай я тебя и твоих
