великолепен; я вижу двойные звезды во Льве и в Деве, где раньше я видел только одиночные. Это все, что мне требовалось, чтобы начать действовать!
– Я приду. Но… вам не нужно ничего говорить о моем визите. Я не могу прийти сегодня вечером, но я приду как-нибудь на неделе. Но только один раз, чтобы попробовать инструмент. После этого вы должны быть довольны тем, что продолжаете свои занятия в одиночестве.
Суитэн, казалось, был мало тронут этим заявлением.
– Человек «Хилтона и Пимма» передал мне счет, – продолжил он.
– Сколько там?
Он сказал ей.
– И человек, который построил хижину и купол и сделал все остальное, тоже прислал свой, – он назвал и эту сумму.
– Очень хорошо. С ними надо рассчитаться. Мои долги должны быть оплачены моими деньгами, которые вы получите все сразу, – наличными, поскольку чек вряд ли подойдет. Приходите за ними к дому сегодня вечером. Но нет, нет – вы не должны приходить открыто; таков мир. Подойдите к окну – окну, которое находится точно на одной линии с длинной клумбой подснежников, на южной стороне фасада, – сегодня в восемь вечера, и я дам вам все необходимое.
– Конечно, леди Константин, – сказал молодой человек.
Соответственно, в восемь вечера Суитэн, как призрак, вошел на террасу, чтобы найти указанное леди место. Экваториал настолько поглотил его мысли, что он не утруждал себя серьезными размышлениями о причинах ее скрытности. Если он случайно и думал об этом, то в общих чертах объяснял себе это чрезвычайно великодушным желанием с ее стороны не ослаблять своего влияние среди бедных жителей, делая его объектом покровительства.
Пока он стоял у длинной клумбы с подснежниками, которая смотрела на него снизу вверх, как Млечный путь, французская створка окна напротив мягко отворилась, и оттуда высунулась окаймленная мерцающим кружевом рука, из которой он получил хрустящий маленький сверток – очевидно, банковские билеты. Он узнал эту руку и задержал ее достаточно долго, чтобы успеть прижать к губам, – единственная форма, когда-либо приходившая ему в голову для выражения ей своей благодарности без обременительных неуклюжих слов, которые были бы средством в лучшие времена, но грубо подходящие для столь щекотливого предмета. Рука была поспешно отдернута, как будто это обращение было неожиданным. Затем, по-видимому, поразмыслив, она наклонилась вперед и спросила:
– Хороша ли ночь для наблюдений?
– Идеальна.
Она сделала паузу.
– Тогда я приду сегодня, – наконец сказала она. – В конце концов, для меня это не имеет никакого значения. Подождите одну минутку.
Он подождал, и вскоре она появилась, закутанная точно монахиня; после чего они покинули террасу и вместе пошли через парк. Очень мало было сказано и тем, и другой, пока они не стали пересекать залежь, и тогда он спросил, не поможет ли ей
