что по нему желтые круги плавают. Не суп, а нефтяное пятно какое-то…
Честное слово, она что, пачку масла в него кладет?
Я этот суп с детства ненавижу. Бабушка мне всегда наливала три половника в тарелку с петушком на дне. Он был в красных сапогах со шпорами и балалайкой. Так что я давился, но ел, чтоб спасти петушка. А то ему там, под таким жирным супом, тоже небось несладко…
Вот интересно, где сейчас эта тарелка? При переезде потерялась, наверное. Мы же сначала в старом домике возле школы жили. А когда папа… В общем, сюда переехали, в эту квартиру.
Бабушкину.
И это тоже ужасно, потому что мы здесь живем уже лет шесть, а бабушка все равно не разрешает ничего выбрасывать. Вообще никакой хлам, даже старинные телефоны с диском вместо кнопок и трубкой на пружинке!
И еще бабушка, кажется, вообще не думает о том, что это мы теперь здесь живем. Приходит без приглашения, открывает дверь своим ключом и начинает все переставлять, передвигать, перекладывать. Банки в кухонных шкафах, продукты в холодильнике, мамины вещи в комоде… Даже Аськины ноты! А один раз мой диван зачем-то к окну передвинула, хотя там солнце утром прям в лицо фигачит.
Вот зачем, а? И не лень же человеку!
Я потом пытался вернуть диван на место, но даже на сантиметр сдвинуть не смог. Так что бабушка у нас – не бабушка, а какой-то жук-геркулес!
– Пришли? – говорит она, выглядывая из кухни. Железный половник у нее в руке сверкает в свете закатного солнца, будто топор палача перед казнью. – Мойте руки и за стол.
Мы с Аськой переглядываемся. Выпутываемся из уличной одежды. Моем в траурном молчании руки и плетемся на кухню, как на казнь.
А там он.
Суп.
– Я не голодный, ба, – мямлю я без всякой надежды.
Но бабушка только отмахивается:
– Не выдумывай!
И спорить с ней бесполезно. Тем более сейчас, когда она переставляет посуду в шкафу с таким воинственным видом, будто поднимает с колен российскую экономику. Приходится есть. Я протискиваю ложку в рот, и внутри мгновенно становится горячо и скользко. Фу, гадость какая!
Рядом Аська гипнотизирует тарелку. Наверное, представляет, как та опустошается, словно по волшебству. Вжух! Я подталкиваю к ней миску с хлебом и сам откусываю сразу чуть ли не пол куска. Так-то я хлеб не очень люблю. Но он как губка во рту: впитывает суп, и можно его глотать, почти не чувствуя вкуса.
– Ну и где ваша мать? – спрашивает бабушка, захлопывая шкаф. Интересно, где теперь у нас чашки? А банка с кофе? А мед? Мы после прошлой перестановки салфетки так и не нашли.
– Опять на своих педсоветах?
Бабушка всегда так говорит, как будто все вокруг что-то ей обещали, но опять не сдержали слово. Мама перед ней виновата, что работает учителем математики. Я виноват – что не учусь на одни пятерки. А Аська вообще больше всех виновата, потому что…
– Совсем на Костика не похожа, – поджимает бабушка губы.
Аська втягивает голову в плечи, а с потолка
