то была покупка его жены? – вцепился в соломинку Иоанн.
– Не исключено.
– Так это меняет дело! Его жена молода, красива?
– Шестьдесят лет.
– Это просто прелесть, – стремительно огляделся по сторонам Калокир. Затем повернулся к слугам, – выбросьте к чёрту этот мешок! Магистр, я твой должник.
– Нет, я ничего об этом не знаю, – сказал, смеясь, Лев Мелентий, – клянусь тебе, ничего!
Как раз в это время из ворот к городу выехал большой отряд верховых, около двух сотен. Все они были в парадных латах, кроме двоих. Эти двое ехали впереди. Звали их Рагнар и Игнатий Нарфик.
Рагнар, двадцатисемилетний светловолосый ярл, был этериархом дворцовой стражи. Две с половиной тысячи экскувиторов, охранявших царственное семейство, повиновались только ему, и никому больше. Все они были варяги, как и он сам. Царица, имевшая некоторые повадки кобры, в первый же миг своего знакомства с Рагнаром переименовала его в Рашнара, и он не стал возражать. Этого Рагнара, то есть Рашнара, знали в столице все. Он жил очень весело, потому что имел красивую внешность и романтический склад характера. Его подвиги обсуждались и во дворце, и на рынках, и даже в храмах, где по утрам молоденькие молельщицы, отводя глаза от иконописных ликов, под звон кадил нашёптывали друг дружке сплетни минувшей ночи, главным героем которых был скандинавский красавец. Их женихи и мужья его ненавидели и мечтали только о том, чтоб он был отправлен служить в Алеппо.
Игнатий Нарфик был человеком другого склада и совершенно иной наружности. Год назад сделавшись помощником легатория, он успел наполнить Константинополь со всеми его предместьями тьмой шпионов. Эти шпионы рыскали даже там, где им, казалось бы, вовсе нечего было делать. Они, к примеру, выискивали ростки преступного вольнодумства даже в домах терпимости и ночлежках, не говоря уж о кабаках, базарах и пристанях. Не осмеливались они соваться только в притоны. Как раз по этой причине туда охотно ходил Рашнар. Но нельзя сказать, что шпионы даром ели свой хлеб, поскольку работа в ведомстве Игнатия Нарфика кипела без перерыва, и днём и ночью. Ходили слухи, что сам он по нескольку раз на дню отмывает руки от крови.
Остановив коней перед Калакиром и логофетом, оба сановника спешились. Лев Мелентий представил их своему попутчику. Тот смотрел, главным образом, на Игнатия. Последний до ужаса походил на ящерицу и хищную птицу одновременно.
– Всё ли благополучно? Хранит ли Бог василевса? Как себя чувствует патриарх? – обрушился на него с вопросами Лев Мелентий.
– Дела обстоят неплохо, слава Пресвятой Троице, – хриплым голосом доложил чиновник, отвесив низкий поклон. Все перекрестились, кроме Рашнара и Калокира. Первый был многобожником, второй – лодырем. Поинтересовавшись, с достаточным ли усердием Бог печётся о царственной госпоже и её наследниках, Лев Мелентий задал вопрос, что произошло в столице за две недели.
– Особых новостей нет, однако мы ждём их от твоей милости, – был ответ,
