разъяренной толпы, но он точно знал, что молчать не будет. Он побежал изо всех сил, на которые были способны подгибающиеся от голода ноги, но когда он оказался около толпы, все уже было кончено…
На мостовой лежал мертвый человек, замотанный в какие-то лохмотья, отчего не сразу можно было понять – какого он рода. Вглядевшись в залитое кровью лицо, Мишка с ужасом узнал в погибшей свою соседку Нину. В руках у нее был зажат кусок серого сырого хлеба.
– Убили! – раздался визгливый женский голос из толпы.
– А ты не воруй! Мы что ли не голодные! – тут же закричали со всех сторон.
– Поделом, сам виноват!
– Чисто собака – его бьют, а он ест.
– Это не он, эт она, гляньте.
– А, хоть, и она! Если баба, что – воровать можно? Никому нельзя!
– Со всеми, кто на чужое зарится, так будет!
Все еще немного потоптались вокруг убитой, громко обсуждая происшедшее. Из обрывков разговоров Мишка понял, что тетя Нина ходила по рынку и выхватывала еду прямо из рук торговцев. За ней погнались, стали бить, но она даже не защищалась. Ее били, а она судорожно запихивала в рот еду, словно не чувствуя ударов. Потом в порыве безумного отчаяния, она вырвалась из круга преследователей и бросилась бежать, но упала, остальное Мишка видел, пока пытался добежать до толпы…Все разошлись, а Нина так и осталась лежать, прижимая к мертвой груди кусок хлеба. Мишка вспомнил, как две недели назад у эвакуированной соседки умирала маленькая дочка Ленуся. Все, что можно было продать или обменять на еду, было продано и обменено…У девочки не было сил двигаться, она просто тихонько лежала на диванчике, смотря на холодные стены. Нина каждый день ходила отоваривать карточки, честно доносила пайки до дома, но от голода мутилось в голове и у самого подъезда она судорожно «проглатывала» оба крошечных кусочка серого «опилочного» хлеба. Поднявшись на свой второй этаж, она начинала истошно кричать: «Украли! Карточки украли!». Войдя в комнату, где лежала Ленуся, она садилась к ней на кровать, прижимала дочку к груди и, раскачиваясь из стороны в сторону, как заведенная повторяла одно и то же: «Украли, доченька! Укралиии! Нету хлебушка, нету!», а потом начинала громко рыдать от отчаяния. Мишка несколько раз сам видел, как Нина, подходя к дому, стеклянными, «невидящими» глазами смотрела на куски хлеба в руках, ее начинала бить нервная дрожь, она не в силах была справиться с желанием утолить голод, и через минуту от пайков не осталось ни крошки. Казалось, что женщина проглатывала пайки, даже не разжевывая. Потом ее взгляд стал совсем безумным, и она зашла в подъезд на негнущихся, «ватных» ногах и медленно стала подниматься по лестнице, держась за перила. Через несколько минут из квартиры раздался крик: «Укралииии!» Так продолжалось целую неделю. Мишка честно рассказал, что видел матери и та, жалея эвакуированных, сначала попыталась отделять жалкие крохи от своего пайка, но поняв, что это бесполезно –
