десять ампул, сказал, что это последняя разработка, совместная, с американцами, ещё не проверенная, но он считает, что риска нет. Риска уже действительно не было. Она равнодушно согласилась, и мы начали делать уколы.
Я смотрел на неё и понимал, что должен что-то сделать. Я всегда знал, что я человек бесчувственный, но просто сидеть и тупо ждать, когда всё закончится, даже я не мог. Мне вдруг стало невыносимо стыдно. За всё мое равнодушие, за вечные истории с женщинами, за то, что всю свою жизнь она прожила с человеком, который даже не пытался сделать её счастливой.
Наутро я пошёл в церковь. Я мог бы пойти в ближайшую – всё равно там никто меня не знал и никогда не видел. Но я почему-то уехал на другой конец Москвы, вошёл в храм и с порога направился к первому священнику, которого увидел. Был он немолод, глядел сурово и нелюбезно, но не отказался меня выслушать.
– Что делать-то, батюшка? – спросил я его, когда моя немудрёная исповедь была закончена.
– Сыну скажи, пусть молится…
– А от меня, выходит, никакого проку нет? – сообразил я…
Священник хотел мне что-то сказать в ответ, но передумал и, резко повернувшись, скрылся за дверью, на которой был изображён какой-то ангел.
Вечером мы с ней приняли все лекарства, я неумело сделал укол и уж было собрался уходить в комнату к сыну, как вдруг она сказала: «Ну сделай что-нибудь»… Сказала жалобно, как маленькая девочка обращается к отцу в надежде, что он ей обязательно поможет.
Я понял, что сейчас расплачусь, и ещё удивился: надо же, на какие-то чувства я всё-таки способен. Я стал оглядываться по сторонам, словно хотел найти хоть что-то, что выручило бы меня, и машинально схватил рукой какую-то книгу. Это была «Псалтырь». Я раскрыл её на первой странице и начал читать. Шло время или остановилось – не знаю, я читал страницу за страницей, читал негромко, даже не пытаясь понять, про что. Она уже уснула, а я всё читал и читал, и в какой-то момент я перестал видеть строки и вдруг начал говорить. Я стал просить Бога, чтобы он оставил её здесь, потому что её ещё никто не любил, а ведь всякий человек заслуживает, чтобы его любили. Я никогда не знал ни одной молитвы, я не мог даже «Отче наш» прочитать без запинки, но это не имело значения, я говорил и говорил, я просил Господа смилостивиться и пожалеть её, ведь она такая хорошая, а если и делала глупости, так ведь уже за всё рассчиталась, ну посмотри, Господи, ведь она была такая красавица и молодая совсем, а сейчас измучена и постарела, и ведь зла она никому не делала, а то, что муж у неё такой урод – ну, Господи, пошли ей другого мужа, получше, чтобы любил её.
Я то просил Господа о прощении для неё, то читал Псалтырь, и уже рассвело, а я не останавливался, она проснулась и в изумлении смотрела на меня, а я точно знал, что если остановлюсь, какая-то нить порвётся, и она умрет. Пришла её мать, чтобы помочь ей умыться и позавтракать, недобро посмотрела на меня, хотела было что-то сказать, но промолчала, убралась в комнате, тихо-тихо протёрла пол, полила
