порогом стояла девочка лет семи. Ветер трепал рваную рубашонку. Луна освещала перламутровый лоб, из-под которого на меня зло смотрели тусклые глаза. Девочка что-то неразборчиво бормотала.
Моя рука всё ещё сжимала дверную ручку, когда подошла бабушка.
– Окаменела ты, что ли! – прикрикнула она, вталкивая меня обратно в дом. – Неси скорей воду и чистое полотенце!
А сама склонилась над гостьей, нашептывая:
– Эк-ду-трин-штар-панж-шов-эфта-деш… Те-Дэл-э-Дэл-о-бахт, чаюри. Да поможет тебе милосердный бог Дэл, дитя!
После этих слов девочка рухнула как подкошенная. Мы подняли её, внесли в дом и уложили. Бабушка принялась осматривать синяки и раны на её теле.
– Да она истекла кровью.
От прикосновения мокрого полотенца девочка очнулась. И уже не исчадие ада с лунным цветом кожи и недобрыми искрами во взгляде было перед нами, а всего лишь раненый ребёнок, жалкое, до смерти напуганное существо. Но только на мгновенье, потом девочка всхлипнула, голова свесилась набок, а глаза закатились так высоко, что остались видны только голубоватые белки.
Одна за другой догорали свечи, ночь уходила, и вместе с ней таяли остатки жизни в теле малышки.
– Слишком поздно, – сказала бабушка, отирая концом простыни смертный пот со лба девочки. – Её уже не спасти, так хотя бы похороним по-человечески.
На рассвете мы отнесли ребёнка к могильнику и закопали, сотворив немудрёную тризну.
Шувани знают цену и силу зарока. Мы умеем подбирать слова и жесты, складывая их в речения, способные внушить ненависть, преклонение, доверие, страсть и страх. Всего один переставленный из начала в конец слог может превратить прекрасное утро в худший из дней, и этот день изменит целую жизнь.
Как хорошо я помню тот весенний день, когда впервые увидела тебя!
Ярмарка в Тырговиште… Грохот телег, гусиное гоготанье, козье блеяние, громкие крики лавочников, визгливый женский смех.
По наезженной телегами дороге рысью едут четверо конных егерей. Ты выделяешься среди них горделивой осанкой: молодой, красивый, уверенный в себе. Звуки деревенского торжища неприятны твоему слуху, а твои глаза полны жизни, прекрасной и долгой, жизни, в которой ещё нет меня.
Рядом с лошадьми, разбрызгивая грязь из дорожной колеи, бегут мальчишки. Ты хмуришься и делаешь им знак отойти.
Женщины оправляют вышитые шерстяные катринцы (юбки) и шепчутся о тебе:
– Смотрите, смотрите! Какой красавец!
А сами опасливо жмутся поближе к домам.
– Эй! – бросаешь ты в толпу. – Дайте дорогу!
Ты ещё можешь повернуть коня, а я не смотреть в твою сторону. Но разве мы властны над волей случая!
Вспугнув стаю галок с башни Киндия на дворе Господаря, над площадью взлетает голос глашатая:
– Двести флоринов человеку, который поймает детоубийцу или укажет место, где
