а где мисс Бэлл?
– Бедняжка в комнатах, – сообщила миссис Брэккет, – ей стало дурно, когда выносили тело несчастного Радова. Бедненький, зачем он только сделал это?
– Знаете, что мне кажется, джентльмены, – Амассиан подошел к столу, – похоже, наш бедный Радов хотел повторить судьбу Родуэлла, который покончил с собой в сорок два года.
– Но Радову было всего двадцать лет, – возразил я.
– Безумие, – сказал Гаддам.
– И зачем люди стреляются, – продолжала вздыхать миссис Брэккет – тот же Родуэлл… зачем он сделал это? Жил бы еще, сколько бы написал…
– Это огромная потеря для человечества, – согласился Амассиан, – но у Родуэлла на это было немало причин, огромные долги, конфликты с коллегами, уход любимой жены… При жизни он не издал ни одного своего произведения!
– Неужели, – вырвалось у меня.
– Да, сейчас в это трудно поверить, – при жизни гений был никому не нужен, – с этими словами Амассиан вышел из зала.
Мы понимающе переглянулись: Амассиан фанатично почитал Родуэлла, почти обожествлял покойного писателя.
– Я до сих пор поверить себе не могу, – сказал, наконец, Гаддам, – Радов был так молод…
– Что меня больше всего поражает, так это то, что он ничего не оставил, – кивнул я, – он так сентиментален… должна же быть какая-то предсмертная записка…
– Что вы имеете в виду? – неожиданно резко спросил Гаддам.
– Я думал, так делают все, – растерялся я.
– Отнюдь, – Гаддам отвернулся и вышел, мне показалось, что он прячет слезы.
В глубине комнаты миссис Брэккет со вздохом убрала со стола обед, к которому так никто и не прикоснулся.
Оказавшись у себя в окружении массивной мебели, напольных часов и неизменного портрета Родуэлла над камином, я даже не посмотрел на стол – в голову не лезло ни одной мысли, не стоило и пытаться писать. Сердце бешено колотилось, слезы подступали, горло сжалось резко и болезненно.
В памяти блестели озорные глаза и полные губы Радова, его быстрые, живые движения – он был, пожалуй, самым жизнерадостным из нас, не верилось, что его больше нет. Радов… веселый и бойкий Радов, кажется, так и не окончил свой последний рассказ…
Так получилось, что воспоминания о Радове растормошили в моем сознании образы еще более глубокой давности…
…В моих руках лежала книга, ненавистнее которой в эту минуту не было для меня ничего в целом огромном мире. Хотелось швырнуть её через всю комнату, но уважение к автору не позволяло мне сделать этого. Собственно говоря, я бы с радостью посидел бы часа два наедине с гениальным романом, но не сейчас. Ведь в этом-то самом романе я обнаружил нечто, убившее меня наповал.
Сегодня мне, начинающему писателю пришла в голову гениальная задумка для рассказа, – в тот же день рассказ был готов. Редкая удача: написать что-то стоящее, не забрасывая неоконченных рукописей на несколько
