к фитилям, украдкой рассматривала гостей.
Первым вошёл пожилой господин, высокий и статный, с лицом ястреба: нос с горбинкой, массивные брови, залысины над высоким лбом, переходящие в седину, гордая осанка и глаза – серые, почти прозрачные, словно в них растворился туман с прожилками блестящей стали. Взгляд этот показался Иррис недобрым, он прожигал насквозь и заставлял чувствовать огонь где-то внутри, под сердцем. И смотрел этот господин чересчур проницательно, казалось, что прямо в душу, так, как будто медленно загонял под рёбра тончайший стилет. При нём была трость с золотым набалдашником, а одежда, хоть и мокрая, но дорогая и сшитая по южной моде, говорила о том, что очень редкая птица залетела сегодня в дом тёти Огасты.
За ним следом вошёл ещё один мужчина, пожалуй, чуть младше первого и пониже ростом. Его мокрые волосы спадали на плечи сосульками, и коричневый бархатный кафтан обвис. Но элегантный атласный жилет, шёлковый галстук с сапфировой булавкой и туфли с лаковыми пряжками выдавали в нём господина не менее знатного, чем мужчина с тростью. Его лицо, было таким же ястребиным – те же брови и глаза, полные холодной стали, и не трудно было догадаться, что эти мужчины родственники.
А вот третий господин Иррис понравился сразу. Наверное, он был сыном господина с тростью, во всяком случае, они тоже были очень похожи, только в лице младшего не было той ястребиной жёсткости. Его серые глаза казались просто облаком тумана, лесным озером, посеребрённым луной, а не огнём, играющим на лезвии кинжала. Встретившись взглядом с Иррис, он улыбнулся мягкой улыбкой, и она заметила, какой у него красивый контур губ, и черты лица, и улыбнулась ему в ответ, пожалуй, даже слишком искренне.
Он единственный из всех был при оружии – на поясе висела баритта с витой гардой, два кинжала с богато украшенными рукоятями, и кхандгар – традиционный айяаррский нож-коготь. Изящная гравировка в виде цепочки чёрных перьев украшала ножны, а на крагах перчаток Иррис заметила вышитых птиц.
Когда суета вокруг приёма гостей улеглась, господин с тростью отдал мокрую шляпу, кафтан и перчатки на попечение Мартина и потянул руки к поленьям в камине.
– Не будет ли слишком большой наглостью, миледи, – произнёс он негромко, – попросить вашего слугу разжечь огонь?
Голос у него был глубокий и какой-то бархатный, с чётким южным акцентом, и интонация, с которой он произнёс свою просьбу, не предполагала отказа.
– Ветер, – произнесла тётя Клэр, вытянувшись, как струна, под его взглядом, и, указав рукой на окно, добавила, – задувает огонь.
Иррис увидела, как господин с тростью искоса бросил на тётю странный взгляд, протянул руку к дровам и сжал пальцы в кулак. И в то же мгновенье огонь в камине вспыхнул так ярко, и заплясал над поленьями, словно в него только что плеснули горючего масла. Он взметнулся вверх, в тёмное жерло трубы, и загудел яростно и громко, заглушая даже шум ветра на улице.
И в это мгновенье Иррис поняла, кто перед ней.
«Очень редкая птица залетела в их дом…».
Чёрные
