слово заставляли лишь смущаться, краснеть, думать всякие глупости и дерзить, пытаясь скрыть это притяжение за насмешками и напускным безразличием.
– Простить? Милорд волен выглядеть, как считает нужным, ведь рамки приличия – всего лишь глупые законы кахоле, которые вас не касаются, – ответила она с вызовом, припоминая его вчерашние слова, и усмехнулась.
Себастьян соскочил с коня, подошёл к Иррис, стал рядом, и, скрестив руки на груди, посмотрел на бушующее море.
– Судя по твоим утренним прогулкам, ты плевать хотела на приличия, – произнёс он задумчиво.
– Судя по моим прогулкам?
– Уезжать из дому на рассвете одной, чтобы побродить по берегу, который того и гляди обрушится? Полагаешь, это подходящее занятие для молодой леди, верящей в приличия? – спросил он с улыбкой. – Да и стоять здесь со мной без сопровождающих тем более неприлично. Но ты всё ещё здесь, а не скачешь галопом обратно в Мадверу, и это значит, что я ещё вчера был прав на счёт того, что ты на самом деле думаешь о приличиях.
Она повернулась к нему и вдруг рассмеялась, не в силах больше играть в эту глупую игру, а Себастьян рассмеялся ей в ответ.
– Скажите, почему вы решили, что найдёте меня здесь?
– Потому что здесь, как ты призналась мне вчера, есть всё, что ты любишь…
– И вы запомнили, что я люблю? – спросила она удивлённо. – И что же?
– Ветер, воздух, море, свободу, скакать на лошади, музыку… Зная, кто ты такая, догадаться было нетрудно.
– Зная, кто я такая? – удивилась она. – И что это значит?
– Дядя сказал мне, что твоя мать – Регина Айфур из прайда Лучница. А значит, у тебя в крови живёт буря, Иррис, – он кивнул на полосу прибоя и спросил, – твоих рук дело?
Она посмотрела на него искоса, улыбнулась искренне и открыто, и добавила:
– Думаю, это простое совпадение.
– Думаю, это не совсем простое совпадение, – он повернулся к ней. – Мой отец хотел с тобой поговорить.
– Со мной? – снова удивилась Иррис. – О чём?
– Мне кажется, о чём-то важном, – улыбнулся Себастьян. – Едем?
В гостиной атмосфера была такой, будто случилось что-то непоправимое. Тётушки нервно ходили из угла в угол, одна с Каноном и солями в руках, вторая с солями и платочком, болонка пряталась в кресле под шалью и не издавала никаких звуков. Ни кузин, ни прислуги, зато за столом в кабинете сидел мэтр Ладье, мадверский нотариус, по лицу которого можно было подумать, что его только что подняли с постели, и писал длинную бумагу, сосредоточенно поскрипывая пером. А с другой стороны стола Гасьярд Драго писал вторую бумагу не менее быстро, чем мэтр Ладье.
Салавар Драго мерил шагами кабинет из угла в угол, заложив руки за спину, и кроме скрипа перьев, его размеренных шагов и тихих вздохов тётушек других звуков в комнате не слышалось.
– Что случилось? – с тревогой спросила Иррис, остановившись посреди гостиной.
– Ты… ты… у тебя весь подол в грязи, – с осуждением
