в себя, с глаз спадала белая пелена гнева, уступая место неловкости и стыду за свое поведение. Она отошла к Гите и обняла ее, погладив по спине.
– Все хорошо, не бери ее слова в голову. Хочешь уйти?
Гита от слез не могла рассмотреть тропы, ведущей к выходу со двора, поэтому Мира пошла ее провожать. Когда они уже были у выхода, в спину им прилетели слова Деи:
– Простите меня, Гита и Мира. Мне жаль.
Девушки ничего не ответили и даже не обернулись на брюнетку, стоявшую среди остальных девушек, которые смотрели вслед уходящим.
Солнце склонялось к деревьям, Мирослава должна была уже вернуться домой, но она решила, что лучше проводить Гиту, а потом пойти к матушке и объяснить ей свое опоздание. Она поймет Миру, ведь девушка совершает благое дело, за которое мать ее похвалит. Марья всегда старалась привить дочери любовь к людям, жить по правде и справедливости, защищать слабых, не осуждать озлобленных, и Мира впитала это еще с детства, хоть и доставалось ей от сверстниц за то, что девочка вставала на сторону слабого.
Гита смотрела перед собой, молча вытирая нескончаемый поток слез. Она искренне не понимала, чем смогла так рассердить свою подругу? Что она плохого сделала? Всего лишь спела, а реакция со стороны близкой оказалась совсем не той, какой ждала Гита. Точнее, она совсем ничего не ждала, ведь на все успехи Гиты Дея реагировала ухмылкой, усмешкой, а иногда и вовсе не обращала внимания. Иногда Гита чувствовала себя невидимкой, потому что никто не хотел замечать хороших сторон неказистой девушки. Никто не видел, как она красиво может вырезать фигурки из дерева, никто не слышал ее пения вечерами дома под окном, где она часто проводит время одна, пока все девушки на реке. Никто не хотел замечать ее рвения к знаниям, к стремлению познать что-то новое. В такие моменты быть невидимкой отлично подходило ей, но Гита часто ощущала, как все обращают внимание на ее внешность, особенно днем, когда она ходит за водой на центральный колодец. Взрослые забывали говорить своим малолетним детям, что показывать пальцем и кричать на всю улицу: «Маменька, папенька, гляньте, какая страшная тетя!» нехорошо. Гите хотелось уйти под землю от того, как все жители деревни вмиг поворачивались и смотрели на нее, словно никогда не видели ее родинок и горба. Они стояли и шептались, но шепот их был громче крика для бедняжки, которая со слезами на глазах набирала воду в ведра. Именно в такие моменты Гита мечтала стать невидимой для всех этих людей с красивой внешностью, но уродливой душой.
– У тебя матушка дома? – вырвав из раздумий заплаканную девушку, спросила Мира вполголоса.
– Должна быть, – прохрипела Гита. – Хорошо, что ты увела меня, только теперь не отмоешься от грязи, что будет лить Дея каждый день.
Мира отмахнулась, нахмурив брови. Уж чего ей не было страшиться, так это насмешек со стороны напыщенной девушки.
– Не думай обо мне. Подумай о том, нужно ли тебе присутствие Деи в твоей жизни? Не тянет ли она тебя
