вслух, стушевалась в уголки подсознания по тому же непреложному закону, по какому сообща не страшно даже на медведя с рогатиной пойти, а не то, что начальство надуть. Разлучаться им не хотелось. Разгоряченная Таисья курила сигарету за сигаретой; в душном кабинете разнообразно воняло, как в отапливаемом вагоне на шестой день пути, а они не замечали ни духоты, ни того, что начальная благородная предупредительная сдержанность давно подменилась эгоистическим душевным стриптизом, той откровенностью, когда дозволены (не замечаются) такие намеки, взгляды и умолчания, которых оба, если бы увидели себя в видеозаписи, устыдились бы.
Таисья предложила отобедать в ресторане, там прилично готовили. Но как только они оказались на улице, опьянение исчезло и, странновато-чужие, они безуспешно искали, о чем заговорить. Ионин увидел, что Таисья не только веснушчата, но и прямо-таки конопата, не только некрасива, но и просто невзрачна – ни фигуры, ни облика, одни неуместные усики; и он окончательно вернулся на исходные позиции трезвой наблюдательности.
В самооценке Таисья заблуждалась: пренебрегая недостатками, преувеличивала достоинства; она знала, например, что она умна, что у нее чудесные рыжеватые кошачьи глаза, стройные ноги и умеренно большая грудь, и считала, что все это неотразимо воздействует на мужчин; однако их столь же неотразимо и неприятно поражали и ее веснушки, и белесые щетинистые усики, позолоченные солнцем, точно мохнатая желтая гусеница, и медные волосы. Рослый, размашистый и развинченный Ионин и невысокая, плотная Таисья рядом выглядели довольно комично, но оба утешались (пребывали в неведении) субъективным сознанием внутренней солидности, ибо ведущими в этой смехотворной паре считали каждый себя, а партнера спешно подгоняли под свои габариты.
В ресторане было многолюдно, свободных столиков не нашлось. Вынужденные подсесть к двум толстым теткам, которые неодобрительно на них косились, они решили не заказывать вина, потому что удовольствие застольной беседы все равно было бы отравлено присутствием посторонних. Обедали, перекидываясь незначительными фразами, по которым нельзя было определить (и не следовало определять), в каких они отношениях, – супруги, любовники, сослуживцы. Ионин замкнулся в непроницаемую скорлупу вежливости (люди кругом!). Таисью это немножко злило, ей хотелось продолжить. И она дала понять теткам, что они газетчики, в надежде, что те уберутся. Но тетки доедали второе и не торопились. Чтобы и безмолвствуя нравиться, Таисья ела понемногу, не жадничая, потому что ее рот был создан для поцелуев, а не для принятия пищи; правда, мизинец она не оттопыривала, потому что это было бы уж слишком жеманно, но не забывала ни на минуту, что должна нравиться.
После обеда они не спеша возвращались в редакцию, но были надолго задержаны одним из тех необычайных происшествий, которые в нынешнем високосном году участились в Логатове.
На перекрестке улицы Восстания и проспекта Мира, на том
