Стеша.
Она не была корыстной. Ещё в арфистках она родила, и сынишка теперь жил у знакомой бабки в Кунавинской слободе возле Нижнего. В навигациях Стеша зарабатывала деньги для сына. Дорофей это знал и всё понимал.
– От тебя-то, мой милый, ни рубля не дождаться, – мягко сказала Стеша.
Дорофей тяжело вздохнул: всё правда. Ни о чём не заботясь, он пропивал и прогуливал жалованье, а оставшиеся крохи потом покаянно уносил домой. Как и брат Севастьян, он тоже был женат, и у него тоже было трое детей.
Где-то в глубине тёмного леса вдруг протяжно завыл волк. Этот тонкий и тоскливый вой будто бы выявил какой-то другой мир, в котором нет радости, нет любимой бабы, нет борьбы, а есть одно лишь сожаление о несбывшемся.
– Стешка, а ежели я всё переменяю? – испытующе спросил Дорофей.
– Что переменяешь?
– Революции на старое наплевать. Теперь всё сделалось можно.
Я уйду от Прасковьи, от детей уйду и по новой на тебе женюсь.
Стеша придвинулась к нему и погладила по лицу.
– А совести-то хватит?
Дорофей яростно поскрёб пятернёй кудлатую голову.
– Не хватит – дак сопьюсь, – честно ответил он.
Стеша звонко и свободно захохотала, груди её закачались. Волк в глубине леса, наверно, услышал человеческий голос и не посмел опять завыть.
…Они спустились с горы в Галёво уже перед рассветом. Дорофей довёл Стешу до судомастерских, где у причальной стенки стоял буксир «Звенига», поцеловал, потискав Стешин круглый зад, и отправился на свой пароход.
Ещё с берега он заметил, что в рубке горит лампа вахтенного. Спать не хотелось, и Дорофей пошагал наверх. Вахту нёс лоцман Федя Панафидин. Он притащил в рубку табурет и дремал под иконой Николы Якорника.
– Ты чего тут торчишь? – удивился Дорофей. – Лоцманам на стоянках вахты не положены. Где Бурмакин, пёсий сын?
– Он меня упросил за него помучиться. – Федя зевнул и перекрестил рот. – Никуда ведь завтра не идём. Я высплюсь ещё, а у него работа.
Дорофей замер перед Федей во весь рост и, забыв о хитром Бурмакине, смотрел на тёмный лик Николы Якорника, словно видел в первый раз.
– Слушай, лоцман, а правда, что твой образ может пароход остановить?
– Правда, – подтвердил Федя.
Думая о своём, Дорофей поглядел Феде в глаза:
– А человека может?
07
Последние тусклые отсветы заката сделали простое лицо князя Михаила странно значительным, будто из бронзы. Катя подумала, что в людей вроде Великого князя история вселяется сама – властно и против их желания. И от таких людей требуются стойкость и жертвенность, иначе они существуют зря.
– Он забрал меня из гостиницы, и мы два часа ехали рядом в фаэтоне, – вспоминал Михаил. – Он не может не узнать меня, Екатерина Дмитриевна.
– Но вы изменились, – заметила
