style="font-size:15px;"> – Расскажи о нем что знаешь, – попросила я.
– Чего тут рассказывать? – задумалась Авдотья, а потом встрепенулась: – А знаешь ли ты, Золушка, что он не Томин?
– Как так?
– По фамилии он Коныгин. Имя у его отца было Артамон, а народ звал его Тома. Потому Григория и прозвали – Томин. Прозорливый он, прозорливый. Был такой случай. Как-то возвращались с покоса двое ялтуновских мужиков. Решили зайти к нему. «Зайдем, поболтаем», – сказали они промеж собой. Когда подошли к дому старца, то увидели, что он стоит на пороге. В одной руке держит пустой стакан, в другой ложку. Положив ложку в стакан и как будто что-то перемешивая, он протянул мужикам этот стакан и говорит: «Нате, поболтайте!»
А однажды пришли к нему из странствий Маша Большая и Аниська Петри-на, стали рассказывать, где побывали, что видели. Старец слушал, перебивал и сам дополнял их рассказы. Спрашивал: «А вот об этом почему вы забыли рассказать? И вот об этом тоже…» И сам рассказывал о том, что они пропустили.
Григорий тоже когда-то странствовал, а потом поселился в селе Польное Ялтуново у Пелагеи Блохиной. У нее в саду домик небольшой есть. Там и живет старец вместе с Феодосией, которая домик этот в порядке держит. Некоторые насмехаются над ней: мол, молодых чурается, а со стариком живет. А на самом-то деле она у Григория вроде келейницы.
Жизнь Феня ведет подвижническую. Подолгу постится и молится. Григорий строг с Феней, ой, как строг… Она поначалу не выдерживала его строгости. Как-то ушла от Григория, а потом возвратилась. Стала благодушно терпеть его строгость. Познала великую пользу смирения, к которому Григорий своих стригачек приводит.
Я слушала Авдотью и диву давалась ее речи. Потом только узнала, что она образованная и работала когда-то учительницей в земской школе. Была стройной, красивой, а к старости чем-то заболела, раздалась в теле, нос и глаза у нее покрупнели, а ноги стали слабые, немощные. Только душевная доброта никуда не делась, так и осталась в сердце, только запрятанная, не каждому видная.
– А сколько у Григория стригачек и чему он их учит? – спросила я Авдотью.
– Молиться учит, поститься, толкует им Писание. Учит читать по-церковнославянски, петь песнопения духовные, канты. Из его стада многие девицы стали петь в церквах, на клиросе. А некоторые уставщицами стали. Других он на странничество благословляет, а есть и такие, которые замуж по его наказу выходят.
– А на что он Петриных благословил?
– Алексея на странноприимство, Анну на юродство. Про сестер Петриных говорит, что они стригачек под свои крылышки возьмут. А как-то дал он Анисье, Матроне и Агафье странный такой наказ: «Ни в каких бумагах не расписывайтесь, когда вас заставлять будут».
Помню, что это Авдотьино замечание ввело меня в задумчивость. В каких бумагах Петриным подписи надо будет ставить? Зачем? Кто их будет заставлять? И только после революции, когда начались гонения на верующих, все стало понятно. Старец Григорий научал сестер, как вести
