книжные полки с английскими классиками, собрание это было не менее полным, чем целая библиотека книг по медицине английских и зарубежных авторов, которая украшала правый угол. Впрочем, если бы кто-нибудь снял с полки томик Чосера или Шелли, образовавшаяся ниша в ряду раздражала бы взгляд так же, как щербина на месте переднего зуба. Нельзя сказать, что их никогда не читали. Возможно, и читали, но, глядя на них, складывалось такое впечатление, будто они прикованы к своим местам цепями, как Библии в старых церквях. Доктор Гуд относился к своим книжным полкам так, словно это была публичная библиотека. И если подобная строгая научная методичность охватывала даже полки с сонетами и балладами и столы с сигарами и выпивкой, то можно и не говорить, что на полках с книгами, необходимыми для работы, и остальных столах, на которых располагалась хрупкая, казавшаяся магической химическая и механическая утварь, неукоснительный порядок поддерживался с еще большим, поистине языческим фанатизмом.
Доктор Гуд расхаживал по анфиладе комнат, опоясанных (как говорится в школьных учебниках географии) с восточной стороны Северным морем, а с западной – полками со стройными рядами книг по социологии и криминологии. Одет он был, как художник, в бархатный костюм, однако без какого-либо намека на богемную небрежность. Волосы у него, хоть и седые, оставались густыми и здоровыми. На впалых щеках доктора горел румянец, словно он волновался в ожидании какого-то события. Вообще весь его вид, так же как вид его комнат, оставлял ощущение покоя и одновременно вечного движения, как и само великое Северное море, на берегу которого (что было продиктовано исключительно заботой о здоровье) он построил свой дом.
Однако в эту самую минуту расшалившаяся судьба распахнула перед ним дверь и впустила в строгие, вытянувшиеся вдоль моря комнаты человека, который, возможно, представлял собой самую что ни на есть прямую противоположность как самому помещению, так и его хозяину. После быстрого, но вежливого стука дверь открылась внутрь, и в комнату ввалилась маленькая бесформенная фигурка, которой собственные шляпа и зонтик в руках, похоже, доставляли хлопот не меньше, чем сумки и чемоданы какому-нибудь опаздывающему на поезд пассажиру. Видавший виды простой черный зонтик напоминал бесформенный сверток; шляпа была черной с широкими загнутыми полями шляпой священника (в Англии такие редко увидишь); сам человек был живым воплощением простодушия и беспомощности.
Доктор посмотрел на гостя взглядом, полным сдержанного удивления; вероятно, на лице ученого появилось бы примерно такое же выражение, если бы в его комнату вдруг вползло какое-нибудь огромное, но явно безобидное морское чудище. Гость же глядел на доктора, сияя и отдуваясь, как какая-нибудь тучная экономка, которой только что удалось пропихнуться в омнибус: смесь довольства и торжества на лице с полнейшим беспорядком в одежде. Он уселся на стул, при этом шляпа его упала
