января 1935 года наш стройотдел будет финансироваться через финотдел треста, твоя должность сокращается, так что тебе всё равно придётся переходить на другую работу.
Борис особенно не удивился этому. Разговоры о ликвидации финансовой самостоятельности стройотдела ходили уже давно. Он даже был рад, что уходит с этой работы. Бухгалтерские махинации Романовского, о которых знали многие сотрудники конторы, да, вероятно, догадывался и сам Березовский, до добра довести не могли. Заявить о них соответствующим органам Алёшкин не решался. Ещё слишком свежи были воспоминания последствий раскрытия им преступления в Тралтресте. Но и терпеть их дальше было попросту страшно. Он, как начфин, мог оказаться виновным наравне с главным бухгалтером, хотя никаких выгод от этих махинаций для него и не было. Поэтому призыв военкоматом на переподготовку оказался как нельзя более кстати. Борис оформил своё увольнение буквально за два часа. Березовский пытался было протестовать, но Романовский, которому хотелось избавиться от лишнего свидетеля его дел, и Алёшкин, по причинам, о которых мы сказали раньше, сумели его убедить в бесполезности всяких ходатайств. С 1 декабря 1934 года Борис Алёшкин, полностью рассчитавшись с Зернотрестом, спокойно руководил политработой в своей территориальной команде.
В начале января 1935 года Катя почувствовала приближение родов. Как обычно, это было под утро, но так как теперь в доме находилась Эла, то Борис не смог сопровождать Катю, и та сама отправилась в роддом. В то время город обслуживал единственный роддом при акушерской клинике мединститута. От квартиры Алёшкиных до него было минут 30 ходьбы. Он располагался так, что никаким транспортом Кате воспользоваться было невозможно, она пошла пешком. Как добралась до роддома, она не помнила. Запомнилось только, что всю дорогу её мучили боли и что под конец её вела какая-то сердобольная женщина, предложившая свою помощь.
Как и в первый раз, роды у Кати прошли быстро и сравнительно легко. Когда Борис отвёл Элочку в детский сад, добежал до своей команды и сообщил начальнику о событии в его семье, то сейчас же получил от него разрешение на суточную отлучку. После этого он также почти бегом направился в роддом. Там к этому времени уже появилась на свет его вторая дочка. Это было 5 января 1935 года.
Разумеется, Бориса к жене не пустили, и он был вынужден довольствоваться объяснениями какой-то совсем юной девушки, вышедшей в приёмное. Она сказала ему, что оснований для беспокойства нет, роды прошли сравнительно благополучно и, по словам врача, дней через семь его жена и дочка будут дома. От посетителей, находившихся вместе с ним в приёмном, Борис узнал, что эта девушка – практикантка-студентка, что это не просто роддом, а клиника мединститута, и студенты-медики здесь проходят практику. Идя домой, Борис невольно позавидовал этой девушке: «Вот она может ходить и в роддом, и в больницу, и о Кате может всё знать, а я тут хожу, как дурак. А ведь моя мама была врачом, наверно, и она бы могла прийти в роддом, и её бы впустили.
