дрожал.
– Да, сынок, – не стал лгать священник.
– Отче, я хочу исповедаться, – слова с трудом проходили сквозь клокочущую в горле пену.
– Да, сын мой, – Порфирий опустился на колени и приник ухом к самому лицу умирающего воина.
Мне казалось, что исповедь длится долго, хотя с чего бы? Много ли успел нагрешить шестнадцатилетний парнишка? Просто ему было тяжело дышать и говорить. Священник несколько раз останавливал его и стирал с губ кровавую пену, а со лба липкий и холодный предсмертный пот. Я хотел отвести взгляд – не мог, хотел хоть как-то ободрить мальчика – не мог произнести ни слова… Наверное, такова была воля Божья, чтобы я на всю жизнь запомнил то, что мне пришлось увидеть.
Исповедь закончилась. Умирающий солдат с усилием лизнул с ложечки Святые Дары. На несколько долгих ударов сердца юный знаменосец закрыл глаза, а потом попросил:
– Поговори со мной, отец мой, мне страшно.
– Не бойся, мальчик, я рядом, – голос отца Порфирия дрогнул.
– Отче, я боюсь. Я всегда мечтал о славе, а сейчас… Так не хочется умирать…
– Вот моя рука, сынок, держись за неё, тебе будет легче, – священник взял паренька за руку.
– Скажи, отче, Бог простит меня? Простит мне мою гордыню, жажду славы, трусость?
– Ему не придется прощать тебя, в этом ты не грешен. Ты не трус и не гордец, а что до славы, так ты честно заслужил её. Ведь это ты увлёк за собой катафрактов, когда под дукой убили коня. Но ведь ты не о славе тогда думал?
– Нет, отче… – мальчик захлебнулся кашлем.
– Тихо, тихо, сынок. Дыши. Вот так, спокойно, спокойно, – тихий голос священника впитывал в себя чужую боль.
– Так Господь примет меня?
– Примет, мальчик, обязательно примет. Ты воин и станешь воином в войске небесном. Сам Архангел Михаил будет твоим дукой, а святой Георгий друнгарием, и он доверит тебе знамя.
– Правда?
– Правда, сынок, правда! – в голосе отца Порфирия стояли слёзы.
– Спасибо тебе, отче… Я не думал, что умирать так больно и страшно. Не уходи, отче!
– Я не оставлю тебя, мальчик! Ты поплачь, так будет легче. Это не стыдно. Вспомни дом, родителей… У тебя есть братья, сёстры?
– Братик и сестричка.
– Вот и вспоминай их. Закрой глаза и вспоминай. И не стыдись слёз!
Мальчик закрыл глаза. По его щекам текли слёзы. Тонкие пальцы в последнем усилии стиснули грубую руку священника. Отец Порфирий плакал вместе с ним. Слёзы чертили дорожки на его покрытом грязью и кровью лице. Дыхание умирающего становилось всё тяжелее. Тонкая струйка крови сбежала из угла рта. «Как вино, там, на ничьей земле», – подумал я. Он ещё успел прошептать «мама», и началась агония…
Отец Порфирий сквозь слёзы читал отходную. Тело юного знаменосца затихло. Жизнь ушла из него. Тяжелыми камнями падали заключительные слова «Последования по исходе души от тела». Для меня перестали существовать
