и стали делиться новостями, случившимися в те два дня, что они не виделись. После школы из Сочи уехала одна Вероника, а остальные так и продолжали неизбежно встречаться в маленькой Хосте, и некоторые даже успели переженить друг с другом своих детей.
Сквозь оглушительный пульс собственных кровеносных сосудов, знающих, что или сегодня, или уже никогда, до Вероники доносились звуки падающих зар, бьющих камней, обрывки музыки, смех.
Наконец камни с последним грохотом шваркнулись о коробку нард, и Вачик подошел к столу с торжественным и сияющим видом, стараясь не расплескать чувство собственного достоинства, как сочинская хозяйка, несущая кофе, старается не расплескать пенку: он выиграл у Майдреса.
Вероника волновалась, что перед одноклассниками Вачик будет демонстративно ее не замечать, но он, наоборот, чтобы сесть рядом с ней, согнал со стула какого-то малозначительного одноклассника, тихо моргнув ему:
– По-братски, брат.
Вероника быстро оглядела накрытый стол. Уже принесли острый соленый лопух, зажаренных на вертеле перепелок, толму из виноградных листьев, собранных и засоленных хозяйкой кабака, которая тоже училась в Вероникиной школе.
– Ты что будешь? – тихо спросила Вероника, наслаждаясь их прилюдной интимностью.
– Я буду все! – сказал Вачик и с силой сжал под столом Вероникину коленку, другой рукой одновременно наливая ей водку.
На стул рядом с Вероникой присела одноклассница Рузанна, мама Сусанны, работавшая в Вероникином дворце кухаркой.
– Вероника-джан, я понимаю, что сейчас не время, но, когда я дома у вас, – вообще время нету. Поговорить с тобой хотела. Насчет Сурена. Говорят, ты его уволить хочешь. Я не знаю, что мы будем делать, если ты его уволишь. Трое детей у них, что мы будем делать? Я знаю, какая ты добрая, все знают, какая ты добрая.
– Сейчас и правда не время, – сказала Вероника, испугавшись, что если она отвлечется на разговор с Рузанной, то Вачик тоже на что-нибудь отвлечется.
Но тут Вачик встал и, вытерев шерстью тыльной стороны руки губы, жирные от шашлыка, протянул эту руку Веронике, вызывая ее на медленный танец.
– Человек не огурец, чтобы жопу лизнуть и сразу понять – горький он или нет, – тихо сказала Рузанна кому-то из одноклассниц.
Пела Любовь Успенская. Вачик развернул Веронику в косматых лапах и длинно, протяжно посмотрел на нее своими терпкими глазами цвета спелой лесной ежевики.
– Почему так путаются мысли,
Почему так часто меркнет свет.
Я к тебе пришла из прошлой жизни,
В этой мне с тобою жизни нет.
– пела Успенская, и Вероника, никогда раньше не обращавшая внимания на эти слова, вдруг, захлебываясь от восторга, который всегда у людей вызывают доказательства правоты мистических совпадений, поняла, что это про них, про нее и Вачика, и они танцуют сейчас именно под эти слова не просто так, а то ли благодаря, то ли вопреки какому-то плану, потому что все это точно не может быть глупой случайностью
