Вадик показал в окно на край оплетавшей беседку вистерии, пока еще голой, уродливо крючковатой, которая в апреле должна закрыть всю беседку невиданными сиренево-голубыми букетами.
– С чего ты взял, что я ее люблю? – настороженно спросила Вероника.
– Ну разве нет? Только о ней и говоришь.
– Ну и что? Это не любовь. Это просто…
И вдруг Вероника брызнула глазами, дернулась и, пробормотав: «Извините», быстро ушла. Вадик даже побледнел, – он не ожидал, что жена доставит ему столько неловкостей за один вечер, при людях, да еще при каких. Он слегка улыбнулся и объяснил:
– Ничего страшного. Аллергия. У нее аллергия на черную икру.
Утро выдалось пресным, как Вадикина обязательная девятичасовая овсянка. Солнце бледнело над безжизненным морем; мимоза уже начала перегорать: гроздья желтых пушинок ссыхались в бурые катышки, такие же, как на Вероникиных кашемировых свитерах.
– Гуд морнинг! – объявил Вадик, заходя в ванную, где Вероника втирала в лицо сыворотку с экстрактом сапфира – «волшебный омолаживающий эликсир», как было сказано в чьей-то инстаграмной интеграции. – Что это за слезы были вчера? Опять сплин?
– Да, – тихо промямлила Вероника. – Сплин.
– Все из-за Сурена?
– Из-за кого? – Вероника испуганно отвела взгляд от зеркала.
– Сурен, водитель твой, тебя раздражает, ты говорила.
– А! Да. Водитель. Редкий идиот. Просто бесит.
И Вероника снова принялась втирать чудодейственный эликсир в носогубные складки.
– Ты сегодня сопровождаешь Полину в аэропорт. Мне нужно дискретно поговорить по дороге с Пал Палычем, – не комильфо отправлять ее одну с водителем, – сказал Вадик.
Вероника слегка кивнула.
Въезд в вип-зал был закрыт из-за недавней грозы, выведшей из себя нервную Мзымту так, что она снесла половину взлетно-посадочной полосы и парковку. Пришлось тащиться в обход, по общему тротуару.
Над раздраженной рекой сутулился новый аэропорт. Таксисты сидели на корточках у серых переносных ограждений, отделивших от них улыбчивый мир гигантских украшенных бриллиантами ролексов на рекламных щитах, официантов вип-зала в белых передничках, коктейлей апероль-шприц с апельсиновой долькой, улыбающейся из пузырчатой глубины, мраморных стен, кожаных кресел и тихих, почтительных, в черных костюмах, водителей мерседесов.
Таксисты помнили времена, когда здесь не было никаких ограждений и бомбилы подтягивались по утрам прямо к старому аэропорту, пили кофе из турки, до обеда играли в нарды, прикручивая шипящую рацию, требовавшую от них куда-то зачем-то поехать: «Гумария, второй подъезд возле гор, сколько могу повторять, кто у меня поедет?»; презрительно провожали черными взглядами Магадан и Иркутск, тащившие свои оклеенные скотчем баулы к автобусу или маршрутке, дожидались московского рейса и, нехотя дефилируя к выходу из сарая, десятилетиями служившего пунктом выдачи багажа, бросали:
– Две тысячи до «Жемчужины»,
