остался один с Сашей; часы летели, казались минутами; приход князя с Лестовым прервал нашу беседу.
– Здравствуй, Антоний! Мы спешили поздравить тебя с новосельем, познакомиться с прелестной Сашей.
Робкая девица краснела, едва могла отвечать на вопросы и шутки моих приятелей.
– Теперь недурно было бы послать за ужином и вином; мы спрыснем квартиру, поздравим, как водится, и составим план твоей новой жизни.
Тем временем тётка Марья возвратилась с носильщиками.
– Ну, сударь, насилу могла купить! дороговизна ужасная! Купцы, прости, Господи! сущие дьяволы! готовы взять вшестеро, ограбить человека; однако ж я кое-как выторговала целых два рубля тридцать копеек. Извольте взять и сочтите покупку.
– Что считать? Вели внести и поставить; я верю тебе, а между тем позови сюда дворника.
Тот скоро явился, я дал ему паспорт Саши, назвал ее сестрою, а в доказательство положил ему в руку серебряную монету, написал записку, и отправил в трактир за ужином и винами.
Дворник, довольный щедростью новых жильцов, охотно пустился в командировку за съестными и питейными припасами, и на крыльце затянул песню.
Ах ты милая сестрица!
Белолица, круглолица, красная девица!
и так далее.
Марья заняла у соседей посуду, накрыла стол, и в десять часов милая хозяйка с робостью угощала гостей, несколько оправилась, и на шутки веселых товарищей отвечала столь умно, что вынудила уважение ветрогонов.
– Право, Антоний! ты нашел клад, – сказал князь, – и поселил во мне мысль подцепить такую же милашку!
После шумных восторгов, товарищи мои заключили, чтоб Саше в дальнейшем самой подкупать мебель и всё необходимое, ей надо нанять служанку, Марье следует готовить кушанье, словом, нам надобно обзавестись домиком. Саша молчала, я соглашался и не подумал, что Шедоний не допустит обокрасть себя вторично, а за картины г-жа Сенанж не прибавит мне ни полушки.
Выпив исправно, мои приятели ушли, – один торопился к Параше, а другой на бульвар, искать добычи.
– Милый друг! – сказала Саша, – Мне не нравится обращение твоих товарищей; я не хочу, чтоб ты просаживал свои деньги; роскошь нам неприлична и пагубна; я хочу жить в умеренности и быть счастлива твоей любовью; я выучусь шить, от скуки стану одевать себя работой; ты доставляй мне лишь самое необходимое.
При всей своей ветрености я слушал Сашу с восторгом, стал удивляться ей, и находить достоинства, о которых прежде не думал, и стал любить ещё страстнее. Так я мог бы долго наслаждаться счастьем! Но ложные друзья, дурные наклонности и пагубное воспоминание разрушили мое блаженство!..
Эту ночь я провёл спокойнее первой.
В семь часов утра старушка Марья постучалась в двери, я встал, оделся, и пришел в свое жилище.
Несколько дней я ничем не занимался, одна Саша наполняла мои мысли, – с нею находил я счастье, а в разлуке пoгpyжaлcя в задумчивость, рассеянность, – они препятствовали мне думать о
