высохли. Говорить не хотелось; обоих охватило не сравнимое ни с какой душевной или физической радостью счастье сполна, великолепно достигнутой цели.
– Леопардовая шкура – вам, – сказал Флори уже возле самой деревни.
– О! Но ведь застрелили его вы?
– Ерунда, трофей точно ваш. Клянусь, не много женщин смогли бы так держаться! Воображаю, как другие на вашем месте визжали бы и падали в обморок. В тюрьме есть отличный кожевник, он выдубит вам эту шкуру словно бархат. Сидит уже четвертый год, имел время усовершенствоваться в ремесле.
– Спасибо, огромное спасибо!
Больше разговоров не было. Вечером, отмывшись и отдохнув, они встретятся в клубе. Свидание не назначалось, но, безусловно, подразумевалось. Столь же безусловно, как то, что нынче вечером девушке будет сделано предложение.
В деревне Флори, распорядившись освежевать леопарда, заплатил каждому из загонщиков по восемь ан, а старосте оставил бутылку пива и двух королевских голубей. Трофейную шкуру с головой сложили в каноэ. Усы зверя, несмотря на бдительность Ко Сла, успели срезать и украсть. Деревенские парни теперь боролись за право съесть сердце и прочие потроха, которые непременно одарят их всеми совершенствами леопарда.
В клубном салоне Флори обнаружил необычайно хмурых супругов Лакерстин. Мадам, по обыкновению занявшую место под самым опахалом и читавшую местный геральдический свод под названием «Штатный реестр служащих Бирмы», душило негодование – муж бросил ей вызов, немедленно по прибытии заказав «большой» виски, и продолжал дерзить, нагло укрывшись за развернутым «Щеголем».
Элизабет, одна в душной читальне, листала пожелтевшие страницы «Блэквуда», подавленная впечатлением от крайне неприятного инцидента. Пару часов назад, когда она после ванны одевалась к ужину, в спальне внезапно появился дядя, который, интересуясь деталями охоты, весьма недвусмысленным образом начал прихватывать ее. Она безумно испугалась. Господи, оказывается, есть негодяи, способные лапать даже родных племянниц! Уроки жизни неистощимы. Дядюшка попытался свести все к шутке, однако ввиду избытка хмеля и недостатка воспитания в своих объяснениях не преуспел. Хорошо хоть тетушка ничего не услышала – скандал мог разразиться первостатейный.
Ужин прошел в неловком молчании. Мистер Лакерстин сидел набычившись. («Вечно чертовы бабы ломаются, не дают человеку чуток гульнуть! Девчурка – прямо картинка из «Парижской жизни», а строит из себя! Могла бы вспомнить, между прочим, что дядя ее содержит! Постыдилась бы».) А для Элизабет ситуация стала действительно серьезной. Без дома, без гроша, на краю света и уже через две недели житья у здешней родни непонятно, как дальше существовать под этим кровом. Из всего этого вытекало одно – если Флори сделает предложение (а он, без сомнения, сделает), надо соглашаться. При других обстоятельствах вряд ли стоило бы, хотя сейчас, после сегодняшнего
