Ты теперь кухар. На веки вечные! Иди готовь! – страшным голосом возопил он. – Я жаждаю отведать бефстроганов!
Ребята посмеялись, решив всё-таки заказать пиццу, долго споря о выборе конкретной кухни с наиболее широким меню и приемлемой ценовой политикой. И после пятиминутного отчаянного спора таки определились.
Ночь чернела за окном, и самый тёмный её час приближался. Опустевшие коробки с пиццей, растормошённая колода карт, остывший недопитый чай и пустые от алкоголей стаканы – достойные атрибуты удавшегося празднества застыли без дела. Сон начал сгущаться, просачиваясь на кухню из каждой щели, поднимаясь из каждого угла, летая кроватями за окном. Он притуплял реакции посильнее любой выпивки, окуривал и пеленал разум тонкими паутинками сладкой дрёмы. Нога закидывалась на ногу, пятая точка хохлилась и поудобнее устраивалась на стуле. Тело искало наиболее благоприятную позу для ухода в мир грёз, несмотря на странное желание головы оставаться в сидячем положении, принимать внутрь жидкости и совершать поступательные движения языком в сторону того, о чём сказано уже сотни раз. Уши слушали вопросы нехотя, как всегда немного удивляясь тембру собственного голоса в ответ. Слова, складываемые губами и выдуваемые из уст лёгкими, теряли стройность. Повторённые слова, не ясно зачем, меняли форму и размер, суть оставляя прежней.
Первым ушёл Евген, зевнув басом и пожелав сладких снов. Костик заранее надул ему широкий синий матрац и определил спать на пол. Дружба дружбой, но кровать для хозяев – мы давно не варяги, чтобы отдавать путнику лучшее.
Ребята остались коротать вызревшую ночь втроём – Костик выпроводил Дашу, огорчённо солгав, что ложе любви сегодня занято другом. Даша, ещё немного порыжев веснушками на лице на прощание, фыркнула, задрала носик, попрощалась с ребятами и чмокнула Костика в губы, получив от него в ответ шлепок по симпатичной заднице, приятно засушившей ему ладонь.
Алёна, захмелев, вновь окунулась в привычную боль утраты, рассматривая телефонные фотографии родителей. Смотрела, как в первый раз, и умилялась, вспоминая то, что было за пределами изображения, то, что было вынесено за рамку.
– Я до сих пор храню номера родителей в телефоне… Знаете, когда их не стало, – со спрятанным на виду надрывом произнесла Алёна и увидела две реакции: Вова внимал крайне внимательно, а Костик закатил глаза так, что показалось, они развернулись к затылку. – Я поймала себя на мысли, что вселенная не посылала мне никаких сигналов, не подавала знаков. Я вообще ничего не почувствовала. Мне просто сказали, что родителей больше нет… Больше нет…
На красивых глазах Алёны навернулись искренние слёзы, безмерно глубокую зелень увлажнив. Спрятанная глубоко в сердце скорбь часто прорывалась изнутри. Ей нужен лишь малейший зацеп.
– Если исходить из историй, рассказанных мне мёртвыми людьми, то ты ничего не почувствовала, потому что так и должно было быть, – ответил Вова, коротко пожав плечами, точно говорил нечто очень тривиальное. –
