ряду.
– Это не мои! – громогласно заявил парень, когда его заставили встать и отобрали шпаргалку.
– А чьи?
– Ее!
– У меня вообще другой билет, – лепетала я, когда нас обоих вели из аудитории. – Я сама все написала.
– Ну, вот и нечего сидеть, идите сдавать, – оборвал меня препод, кивнул на дверь с надписью «Тихо. Идет экзамен!» и увел парня за собой.
Экзаменаторами оказались средних лет мужчина и неопределенного возраста дама, раздраженно водившая карандашом по ведомости.
– Начинайте! – не глядя на меня, буркнула она.
И тут я отчетливо представила длинную красивую фразу из Фроянова, вернее, из Марининых конспектов – как раз про Петровские реформы. Она встала перед глазами со всеми запятыми, я помнила ее от первого до последнего слова. Это было отличное вступление для моего ответа на экзамене.
Я с чувством произнесла ее в первозданном виде и уже готова была проследовать в глубь Петровской эпохи со всеми полагающимися экзамену остановками. Но дама перестала вертеть в руках карандаш, подняла голову и уставилась на меня.
– Вы сами-то поняли, что сказали? – спросила она.
Я оторопела.
За шесть месяцев ежедневной, а часто и еженощной подготовки к экзамену по истории я много раз представляла и прокручивала его в воображении, ожидала каких угодно сложных, заковыристых, каверзных вопросов, но только не этого.
Изумление было настолько обескураживающим, тотальным, что я, забыв о субординации, ответила:
– Я – поняла. Вам объяснить?
И действительно была готова объяснить каждый пассаж в тираде – не зря же учила.
Уже витиеватый тезис Фроянова, то ли перевранный Мариной, то ли и правда столь сложный для восприятия давно вылетел у меня из головы, а эту фразу помню, будто произнесла только что.
Экзаменаторша отреагировала бурно:
– Ну и что хорошего сделал ваш Петр?! Сифилис в Россию завез? Воровство не смог пресечь? Вон, Меншиков столько при нем нахапал, что до сих пор по линиям пешком ходим, а могли бы плавать! Как в Венеции. На гондолах! Тоже мне: «Осталась у меня одна рука, вороватая, да верная»…
Она помахала у меня перед носом своей рукой и ткнула пальцем в окно на Десятую линию Васильевского острова, по которой мне надлежало приплыть на экзамен на гондоле по богатой на воровство истории России, если бы Александр Гаврилович Меншиков, сукин сын, не поживился при благоустройстве острова.
Обстоятельства появления в России сифилиса в учебниках не излагались, однако экзаменаторша явно знала, о чем говорила. Я уже было открыла рот, чтобы защитить Петра, но дама резко встала, вытащила из сумки пачку сигарет и со словами «черт знает что!» вышла из аудитории.
Только тут я обратила внимание, что второй экзаменатор смеется и, кажется, как и я, испытывает большое облегчение от ее перекура. Подвинул к себе конспект ответа, пробежал глазами, зевнул. Глянул на другие мои оценки.
– С реформами все ясно, а про тыл ничего не написали?
