голову, не держащуюся на тонкой старушечьей шее; дышит чуть слышно – будто померла.
Глядела Ненила за внучкой, глядела, да недоглядела… Пока старуха спала, Чекита по жухлой осенней траве доползла до корыта, что стояло поодаль, полнехонько родниковой воды. Так напрочь вся и искупалась девка, с головы до пят… Услыхала Татиана детский крик, выглянула в окно – похолодела от ужаса, будто сама искупалась в этой ледяной водице. Схватила дочку, дрожащую и в крике зашедшуюся, и в дом понесла, на теплую печку.
Все бы ничего, только вода в ушки ребятенку попала, и началось у Чекиты страшное воспаление. Спохватились, да поздно – стала девочка по ночам кричать от боли, а потом чуть слух вовсе не потеряла. Бабка Ненила изъела самое себя за недогляд, угасла на глазах и вскоре отошла в мир иной, на вечное упокоение…
Как-то раз посадил отец восьмилетнюю дочку с собой рядышком:
– На фронт иду, дочка, фрицев бить. Ты мамке по хозяйству помогай да за сестрами приглядывай.
– Надолго, батька?
– Да не-е, не надолго… Вернусь – на дальнюю просеку за опятами пойдем.
– Чаво? За робятами? – Чекита прикладывает к уху ладошку лодочкой, чтоб лучше слышать отца.
– Эх, – горько вздыхает отец и заправляет за ухо дочери длинную прядь волос, а после заглядывает в ушную раковину, будто пытаясь разглядеть причину Чекитиной глухоты.
На плечах Татианы остались в том сорок третьем году Чекита да две сестры-погодки – Верка с Галькой, а четвертым Татиана была брюхата уж почитай как два месяца…
– Мамка-а, мамка-а. – Чекита размазывает слезы по худым щекам. – Мальчишки опять дразнятся-ааа!
Мать смотрит вроде бы на дочь, но Чеките кажется – сквозь нее.
– Не обращай внимания на дураков-то… Как дразнют?
– «Чекита – в саду калита», а Петька сопливый – «чекушкой»… А-а-а!
Татиана кладет на голову дочери заскорузлую ладонь:
– Галька с Веркой где?
– На речке.
– Иди позови – картоху есть будем да лепешек с лебеды.
Ослушаться мамку – боже упаси!
Чекита уже занесла ногу ступить через порог, но вдруг передумала, развернулась к матери:
– Гальке с Веркой-то хорошие имена дали. Пошто меня Чекитой назвали? За какие такие грехи?
Татиана ничего не отвечает, только гладит свой округлившийся живот.
– Олькой теперь меня кличьте, понятно? Олькой, и боле – никак!
Так и стала с этого дня Чекита – Лёлькой.
Подружки-то быстро привыкли, а с мальчишками пришлось договариваться, и чаще – кулаками. А за детишками вслед и взрослые как-то попривыкли… Только Василий Прохоров так ни разу и не назвал любимую дочку ласковым именем Лёлька, потому как погиб Василий в танковом сражении у села Прохоровка под Ленинградом в сорок четвертом году…
– Это куды ж вы на ночь глядя так причипорились? – Татиана строго глядит на повзрослевших дочерей. – Зорька
