хотя никогда никому Кларица этого не рассказывала, даже Вигде. Но с тех самых пор, когда от Вигды узнала: не коряга, напрасно себя принижаешь! – в компенсацию, видно, Кларица пристрастилась часами стоять перед зеркалом и сантиметр за сантиметром, волосинку за волосинкой изучать свое отражение: а ведь вправду, красива! Ведь вправду! Не враки!.. – Понятно, что в такую минуту рядом никого не было, да и быть не могло, но вдруг окажись и посмей слово бросить: что смотреть на себя – рукоблудие это. Пускай и без рук – все равно рукоблудие! – Кларица бы возмутилась, пришла бы в негодование: да у меня и в мыслях подобного нет. Я смотрю на себя не своими глазами! – А чьими? – Понятно, глазами мужчины!..
Вот только мужчина оставался абстракцией. Седые виски, серьги, кольца в подарок… – смешно становилось от глупой придумки. Все будет не так, будет как-то иначе. Не представлялся, короче, мужчина. Что и не мудрено, когда реального нет на примете. Не внучек же дядьки из Колт-Пьери. Перед тем бы и впрямь не смогла я раздеться. А Доб?.. Даже если не сложится после… – гляди на все трезво и будь реалисткой!
И Кларица была реалисткой. Пыталась ей быть. Но палочки-выручалочки реальность не предложила.
И, оглядываясь назад, лучше, наверное, было уйти. Не входить в злополучный тот лифт. Закричать и, пока ключ не повернулся в замке, броситься прочь от проклятой той двери.
Надо слушать себя. А вот я – не послушала.
И, когда вошли в комнату, было уже поздно…
VI
– Я ничего не могу, – объясняла она эскулапу. Краснея, сморкаясь в платок. – Вы понимаете, я и к вам не могла прийти. Дождалась, когда все повторится… Я теряю человека. Прекрасного человека. С которым могла бы быть счастлива.
А эскулап знай свое:
– Не фригидность. Забудьте.
Как та скопидомка, – подумала Кларица. – Накопила сундук. Будто прок в сундуке?!
Или приборчик надо было купить, про который Вигда рассказывала? Зайти в магазин и ткнуть пальцем: – Вот этот!
Но ведь – не могла, не могла, не могла!.. Да сквозь землю скорее, чем в тот магазин! Устроена так – как себя изменить? Не с живым человеком, с подделкой!.. Как можно?
Но самое страшное… – только сейчас начало доходить до Кларицы, на четвертом часу сидения в кафе напротив Лаборатории, из которой – дождусь!? – выйдет Далбис. – Самое страшное не в том, что эскулап не помог (и не мог помочь, о чем Кларица знала заранее), и не в том магазине, куда путь ей заказан, – кому-то открыт, а вот мне – никогда! – а в том, что и эскулапу я не сказала всего. Или выше бери: не сказала себе… Что дико звучит, но когда оно так!.. Во мне что-то есть, чего я не умею назвать. Подступиться к чему – не знаю дороги.
Дорлин – вторая природа. Он посмел заменить собой Бога. Так философствовал Доб. И пока говорил, все сходилось как будто. Я – городской житель… А я?
И
