style="font-size:15px;"> – Еще бы! Король едет купаться с моей женой и не берет с собой королеву! Принцесса отправляется купаться с королем и даже не считает нужным предупредить меня об этом! И вы хотите, чтобы моя невестка была довольна! И вы хотите, чтобы я был спокоен?
– Но, милый Филипп, – остановила его Анна Австрийская, – вы говорите вздор. Вы заставили прогнать Бекингэма, из-за вас отправили в ссылку господина де Гиша. Уж не хотите ли вы теперь и короля выслать из Фонтенбло?
– О, мои притязания не идут так далеко, государыня, – произнес принц раздраженно. – Но сам я могу уехать отсюда и уеду.
– Из ревности к королю! К брату!
– Да, из ревности к королю, к брату! Да, ваше величество, из ревности!
– Знаете, принц, – воскликнула Анна Австрийская, притворяясь возмущенной и разгневанной, – я начинаю думать, что вы действительно сошли с ума и поклялись не давать мне покоя. Я ухожу, потому что решительно не знаю, что мне делать с вашими выдумками.
С этими словами она поднялась с места и вышла, оставив принца в бешеной ярости.
Минуту он стоял словно оглушенный. Придя в себя, он вернулся к конюшням, отыскал конюха и опять потребовал карету или лошадь. Получив в ответ, что ни лошади, ни кареты нет, он выхватил кнут из рук конюха и начал гонять несчастного по двору, не слушая его криков. Наконец, выбившись из сил, весь в поту, дрожа как в лихорадке, он прибежал к себе, переколотил фарфор, бросился на постель, как был, в сапогах со шпорами, и закричал:
– Помогите!
XVII. Купание
В Вальвене, под непроницаемым сводом ив, опускавших свои свежие зеленые ветви в голубые волны, стояла большая плоская барка с лесенками и длинными синими занавесками. Эта барка служила убежищем Дианам-купальщицам, которых подстерегали при выходе из воды двадцать пылких Актеонов, скакавших на конях вдоль берега.
Но и сама Диана, Диана стыдливая, одетая в длинную хламиду, едва ли была более целомудренна, более недоступна, чем принцесса, молодая и прекрасная, как богиня. Из-под охотничьей туники Дианы виднелись ее круглые белые колени; колчан со стрелами не мог скрыть смуглых плеч богини; стан принцессы был закутан в длинное покрывало, непроницаемое для самых нескромных и самых зорких глаз.
Когда она поднималась по лесенке, двадцать поэтов – а в ее присутствии все делались поэтами, – двадцать галопировавших на берегу поэтов остановили своих коней и в один голос воскликнули, что с тела принцессы в струи счастливой реки стекают не капли, а настоящие жемчужины.
Но король, гарцевавший в центре этой кавалькады, прервал их излияния и отъехал в сторону из боязни оскорбить скромность женщины и достоинство принцессы.
На некоторое время сцена опустела, на барке воцарилась тишина. По шуму шагов, игре складок, волнам, пробегавшим по занавесям, можно было угадать торопливую беготню прислужниц.
Король с улыбкой слушал болтовню придворных, но видно было, что внимание его поглощено другим.
В самом деле, едва только звякнули металлические кольца занавесок, давая знать, что богиня сейчас появится, как король быстро повернул
