сэд витэ дисцимус». Эта фраза помогла запомнить картину нашего свидания во всех подробностях.
Проснувшись, я подумал, как сложно складывается сон, сколько разных кирпичиков укладывает в него наша память. Подумал эдак, и возникло желание вынуть все кирпичики и поразглядывать каждый в отдельности.
Где я виделся с дедом по-настоящему в последний раз? В Севастополе, куда пришёл на барке «Крузенштерн». Дед жил в Малом Инкермане и приехал в «город черноморской славы» полюбоваться на красавец-парусник. Ну, а я тут как тут. А во сне мы встретились в Ялте, на корме тонущей в ресторанном безобразии шхуны «Испаньола». Она – тоже кирпичик, принадлежавший некогда местной киностудии. Я, в качестве матроса, сторожил её два месяца, когда решался вопрос купли-продажи шхуны общепиту. «Испаньола» угодила в сновидение из телесериала, который я смотрел накануне. Я и дед оказались за тем столиком на корме кафе «Бригантина», за которым телевизионно-сериальный детектив Турецкий решал с женой семейные проблемы. Мы с Эскулапом потягивали местный виноградный кислячок – плебейское вино тех лет. Следующий кирпичик – недавнее посещение аж двух выставок, типа «живописи», на которых я не бывал уже лет пятнадцать, а то и двадцать. Результат – полное равнодушие к увиденному. Но и разочарования не было. Я ждал чего-то подобного. Авторы из нового поколения, а значит, и нового направления, похожего на изжогу от несварения давно забытого старого, или на фурункулёз, когда зажившие нарывы возникают снова на тех же местах. Вспомнились, само собой, и собственные «болячки», после которых Эскулап просто не мог не присниться мне, ибо тема выбора жизненного пути, о котором мы столько спорили, до сих пор, как говорится, не потеряла своей актуальности. А «кирпичики» просто создали нужную обстановку для нашей беседы.
Я думал, что Эскулап, подлечив сиалоаденит «кислячком», сразу примется за воспитание блудного внука, однако он спросил, прочёл ли я наконец сочинение герра Шпенглера? Прочёл, ответил я с гордостью за своё многотерпение. Дед, естественно, применил латынь, сказав, что учимся не для школы, а для жизни, которая «милый вьюнош, заканчивается не старостью, а смертью». А потому, дескать, век живи – век учись. Учиться, мол, никогда не поздно даже философии.
Трактат Шпенглера я осилил терпеливо и не из одного лишь любопытства, а в память о том же Эскулапе и Виталии Бугрове, снабдившем меня «Закатом Европы». Книга долго ждала своего «звёздного часа». Он бы мог не наступить, если бы я не ударился в сочинительство. Поэтому штудия почтенного трактата пригодилась всё-таки для «схоле», а уж потом для «сэд витэ». Проверять свои сочинительские возможности пришлось на оселке немецкого многомудрия. Для этого, уже по личной инициативе, заглянул и в другие учёные труды. А что до Шпенглера, то с ним мы обсуждали именно проблемы «заката культуры».
Да, Маркел Ермолаич, что было, то было. Временами я усмехался, читая, что «жёлтый и красный – популярные цвета народных масс, детей и дикарей», хотя можно было обойтись и без иронии: мы ведь с красным знаменем цвета одного. К тому же я обожаю
