с Шикотана.
Всё стало вокруг голубым и зелёным! Тем более, «мореходку» мне выдали почти две недели назад. Из «резервуара» тоже слили, и я целыми днями возился в саду, помогал старушке, которой хотелось, до морей, досыта покопаться в землице. Иногда ночевал на Ватутина, иногда уезжал в Светлый. Видимо, поэтому и проворонил Лаврентьева. Он же, не известив меня телеграммой, прежде всего явился в Краснофлотский переулок и, не застав хозяина, поселился в межрейсовой гостинице, куда москвича устроили сердобольные конторские бабы.
И вот тут, господа, мне придётся прерваться и впервые предоставить слово Реву Фёдоровичу Вечеслову. Да, конечно, рассказ, ведущийся от первого лица, подвергся моей обработке, однако не потерял сути, ибо когда-то и почти дословно был воспроизведён в моем бюваре. Итак…
Перст судьбы! Мы дважды познакомились в течение дня, и, верно, это породило симпатию, предопределившую дальнейшее. А началось с двух вяленых карасей, с которыми я спустился в буфет, чтобы отведать пивка.
Настроение превосходное. В Германию, на ремонт к демократам, ушёл я третьим помощником, вернулся вторым. За это не грех опрокинуть пару кружек даже утром рабочего дня. Я где-то вычитал такое «рассуждение»: спросили одного моряка, что, мол, такое океан с вашей точки зрения? Он ответил, что океан – это когда вокруг много-много-много воды, а поблизости ни одной пивной. Так вот, было бы желание, а пиво всегда найдётся в буфете межрейсовой гостиницы, которая в обиходе зовётся просто Домом. Куда спешит холостяк, не успевший или не сумевший обзавестись своими метражами? «Домой»! Бичи даже стишки срифмовали: «Матрос бездомный, ступив на сушу, в комфорт желает залезть по уши. Толковый малый поступит так: рванёт он к Дому, а не в кабак». В кабак потом, когда пристроит пожитки.
Спуститься в буфет – минутное дело.
Я облюбовал угол, затралил в него пару кружек. Отхлебнул – пососал рыбку. И вдруг на неё упала тень: подсаживается ко мне клетчатый пиджак. Нос у его начинки – бульбой, а волос чёрный да кучерявый. Правда, уже сивый слегка, что не мешает бульбе и глазам сохранять весёлость пополам с намёком на ехидность. Весёлость мне нравится. Не люблю постных рож и скучных глаз.
Пиджак сыграл кружками «тирли-бом», и положил глаз на моих карасей. Оно и понятно: они просвечивают на солнце, как леденцы. Двинул к нему половину хвоста – жуй да соси, наслаждайся жизнью! Пиджак оживился, поёрзал седалищем по стулу, а между глоткáми представился: «Евгений Лаврентьев, здешний житель из командировочных». «Ну и пёс с тобой», – думаю и тоже делаю комплимент: «Оч-чь приятно! Рев Вечеслов».
Представились и наслаждаемся дальше: пиво оказалось свежим, а не вчерашними ополосками. Грызу спинку и размышляю: «Откуда и куда он командирован? Может, технарь-инженер?» И не заметил, что вслух заговорил. Пиджак улыбнулся – вальяжный всё-таки мужик! – и отвечает:
– В благодарность за угощение
